Перекрёстки Эгредеума

Только что проскользнувшая мысль, очевидно, ей не принадлежала, но, несмотря на этот пугающий факт, заслуживала развития. «Тогда где же находятся точки их пересечения?»

А голоса между тем всё громче возражали друг другу, и даже тот, кого звали Ир-Птаком, начинал терять терпение.

— В конце концов, твои разрушительные опыты просто опасны! — воскликнул его собеседник. — И ладно бы только для нас — для всего мира!

— О да, опасны. Для Эги́диумов — закоснелых слепцов, мнящих себя мудрецами и не желающих видеть истину. Они так боятся узреть её подлинный лик, что предпочитают жить в плену умопомрачительных формул и произвольных аксиом, едва ли имеющих отношение к реальности. Вместо того чтобы искать объяснения загадок Вселенной, они рисуют собственную вселенную — умозрительную, упрощённую, лживую насквозь — и заставляют всех верить в её непреложность!

В этой нелепице девочка не находила никакого смысла — как и в том, чтобы продолжать слушать её стоя. Она бессильно рухнула на кровать, не сняв покрывала.

Тяжёлые веки милосердно закрыли болящие от напряжения глаза, и взору предстало тёмно-фиолетовое видение. Неотчётливое, расплывчатое, туманное — и из этого тумана постепенно проступали очертания двух силуэтов в длинных одеждах.

Один стоял в глубоком полумраке у закрытого ставнями окна, опершись на массивный подоконник, а другой сидел в кресле у камина, в котором извивалось и прыгало сиреневое пламя. Оно рвалось наружу сквозь витые прутья каминной решётки, резало глаза яркими всполохами.

Девочка поморгала и глянула в темноту своей комнаты, но, стоило ей опять сомкнуть веки, как пламя вспыхнуло с новой силой, озаряя другое помещение: высокий сводчатый потолок и каменные стены с пляшущими на них вычурными тенями.

— …это будет иметь катастрофические последствия — и я говорю отнюдь не о крахе старых теорий, — заявил стоявший у окна, подытожив какую-то важную мысль, ускользнувшую от рассеянного сознания невольной наблюдательницы.

Ир-Птак, сидевший в кресле, не ответил. Он смотрел прямо на девочку, и, хотя лицо его скрывал глубокий капюшон, она явственно ощущала на себе пристальный и пытливый взор.

— Я говорю о нарушении планетарного баланса, если ты не понял, — продолжал Теотекри. — О том, что такая чудовищная энергия способна разорвать ткань мироздания, хотя я и убеждён в ошибочности своих прежних расчётов.

Со стороны окна послышался глубокий вздох, и, помолчав, собеседник Ир-Птака продолжил примирительно-шутливо:

— Это лишь старые сказки, вымысел древних, но, похоже, ты собрался идти гибельной дорогой легендарного Народа Звёздного Пепла, исчезнувших а́шей[2] — о судьбе их несложно догадаться. Играясь со временем и пространством, насмехаясь над законами природы, они пробудили чудовищное зло, заточённое в запредельных безднах небытия…

Каменные стены с грохотом сотряслись, словно от мощного удара.

— Что это, Ир-Птак? — встревожился силуэт у окна, выскользнув из тени, и, поражённый страшной догадкой, добавил полушёпотом: — Что ты сделал?

Очертания его, как и вся комната, дрожали и расплывались, и девочке удалось разглядеть только тёмные волосы и золотой шестиугольный амулет на шее с двенадцатью лучами вкруг красного камня по центру.

Свет в помещении стал нестерпимо ярким, сиреневые всполохи забились в исступлении, и даже открыв глаза, погасить их не удавалось.

— Эксперимент удался! — торжествующе изрёк, наконец, Ир-Птак, вставая с кресла и откидывая капюшон, но лица его по-прежнему видно не было — только невыносимое фиолетовое мельтешение, танцующее, кружащее, пульсирующее под нарастающее монотонное гудение и далёкий бой барабанов внутри головы.

И прежде, чем зазвонил будильник, настойчиво-спасительным зовом вырвав девочку из объятий взбудораженного полусна, ей послышалось:

— Теперь, Теоте́кри[3], имей мужество верить своим глазам. И знай, что один из исчезнувших стоит прямо перед тобой.

[1] Анаграмма слова «Практик».

[2] От англ. ash, ashes — зола, пепел, прах.

[3] «Теоретик».

ГЛАВА 1. БЕЗЫСХОДНОСТЬ

Последние обрывки беспокойного утреннего сна Марии Станиславовны стремительно развеивались под неумолимым натиском нового дня, громогласно знаменующего о своём наступлении нестерпимо резким звоном будильника. С закрытыми глазами дотянувшись до источника раздражающего звука и отключив его привычным автоматическим жестом, Мария Станиславовна уткнулась лицом в подушку, силясь хотя бы на несколько минут продлить пребывание в этом наполняющем душу трепетом тайных смыслов сне, кажущемся, как это нередко бывает, продолжением или повторением другого, виденного когда-то давно.