Перемещенный

Сейчас они брели по открытой местности. Лес закончился, сменила его бескрайняя степь, покрытая сплошным ковром разнообразной растительности. Были здесь и полевые цветы всех мастей и окрасов, и травы неведомые в таком широком ассортименте, который и встретить не мечтай на родимой матушке-Земле. Чего здесь только не было! Глаза разбегались от этого буйства природы. Особенно Степана прельстили маки. Точнее — их видоизмененная копия. И «Анютины глазки» такой величины непомерной, что страшно было даже представить себе воочию ту девушку, в честь которой, собственно, и назван был этот красивый цветок. Нарвать что ли букет примирительный да преподнести его желтоглазой «Тигре», как именовала в свое время сиртю всепонимающая Женя? Авось прокатит? И нервы целее будут. А то постная физиономия его попутчицы скоро на суицидальные мысли наводить станет. Остановился, наклонился, покряхтывая, и принялся срывать цветы один за другим, стараясь сообразить приличный веник. Улуша же даже и не подумала притормозить — пошла себе вперед прежним темпом, ничуть не заинтересованная телодвижениями Степана. Обидно, конечно, ну да ладно. Повертел так-сяк, понюхал дело рук своих. Вроде ничего. Пахнет, зараза! Догнал девушку, бесцеремонно развернул ее за плечи к себе лицом, вид на себя напустив при этом виновато-романтический.

— Возьми, это тебе.

— Мне? — брови Улуши поначалу от удивления стали домиком, затем в глазах ее заплясали лукавые искорки. Неужели сработало? Еще через мгновение зазвучал ее переливчатый грудной смех, когда она успела по достоинству оценить букет, который держал Степан в своих руках.

— Брось это немедленно, сейчас же! — отсмеявшись, Улуша чуть ли не силком заставила его разжать пальцы, отчего подарок, собранный с таким старанием, веером рассыпался по траве. — Это же огнистая жжечка, глупый!

— Какая такая жжечка? — Степан в упор не мог понять, что опять он сделал не так, и почему Улуша при этом смеется.

— Вот эта! — носком ноги девушка коснулась «Анютиных глазок». — Сейчас поймешь. Скоро-скоро.

И впрямь, не прошло и пары минут, как ладони защипало. Поначалу едва заметно, на грани восприятия, а затем мозг взорвался такой мучительной вспышкой боли, что любая из всех мыслимых пыток, придуманных человечеством, по сравнению с этой попросту меркла. Орал Степан. Орал так, что уши закладывало. Успокоился лишь тогда, когда почувствовал, как Улуша втирает в поврежденные участки кожи какую-то дрянь, которая отзывалась в руках колючим, ледяным холодом. После него боль стихала, а затем и вовсе уходила прочь, доставляя тем самым самое настоящее облегчение. Когда же он все-таки нашел в себе силы глянуть на свои ладони, то был немало удивлен: кожа была покрыта всего лишь мелкой красной сыпью, да и та потихоньку исчезала под воздействием чудодейственной мази ведуньи. Вот те раз! А он то, грешным делом, хотел отрубить себе кисти, лишь бы избавить себя от этой умопомрачительной боли.

— Тебе уже лучше?

Чтож, в любом событии можно найти хоть что-то хорошее. Теперь девушка на него уже не злилась, скорее наоборот: это забавное происшествие вернуло ей прекрасное расположение духа, а образ орущего не своим голосом здоровенного мужика наверняка до сих пор стоял у нее перед глазами, заставляя изгибаться губы в ехидной улыбке.

— С чего бы мне это вдруг стало лучше? Мой подарок вон, на земле лежит.

— Так подними его и вручи вновь. Обещаю, что приму.

— Нет уж, спасибо. Без подарка пока побудешь.