Пером и шпагой

– Почему же не полезу? Вы думаете, я побоюсь испачкать свой мундир пылью?.. Нет, я сегодня же буду под кроватью!

Бравый и плотный, как чурбан, генерал Манштейн предстал перед саксонской королевой Марией Жозефой.

– Ваше величество, – заговорил Манштейн свирепым басом, – мне нужен от вас сущий пустяк… Всего лишь ключ от вашей опочивальни.

– Этого «пустяка», генерал, – вспыхнула Мария Жозефа, – от меня никогда не требовал даже мой супруг, король Август Третий.

– Я не король, а лишь исполнитель повелений своего короля, – отвечал ей Манштейн.

Королева загородила ему доступ в свои покои. Раскинув руки в дверях спальни, она воскликнула с ненавистью:

– Прусская свинья! Лучше пронзи меня своей шпагой… Манштейн выхватил из ножен шпагу, и, сверкая, она исчезла в окне, выброшенная на двор. Подхватив королеву Саксонии за локти, он переставил ее в дальний угол, словно ненужную мебель. Повинуясь генералу, в спальню рванулась орава берлинских архивистов, и скоро связка секретных документов уже летела в Берлин. А там, в Берлине, сидел почетный академик Эвальд Герцберг, не одну собаку съевший на казуистике. Все эти бумаги он переработал в духе, угодном для Фридриха, и сочинил знаменитый «Мемуар-резон». Брошюру, которая юридически оправдывала агрессию Пруссии, разослали по всем дворам и кабинетам Европы…

– Видите, как все просто? – заметил Фридрих. – А теперь пусть в этом разбираются историки грядущих поколений. Мне же не мешает уделить время и возвышенным искусствам…

Завоеватель появился в Дрезденской галерее и благоговейно снял шляпу. Тростью он уже не стучал, а сунул ее под локоть. В торжественном молчании король шествовал без свиты от одной картины к другой. Стоял подолгу, пораженный. Неслышно ступали за Фридрихом инспекторы галереи, уже заранее прощаясь со славными шедеврами. Что ж! Так оно и будет: Фридрих разграбит галерею, как разграбил арсеналы и мейсенские фабрики…

Осмотр закончился. От волнения король надел треуголку задом наперед, оперся на трость.

– Счастливцы! – сказал он инспекторам. – Вы ежедневно можете услаждать себя красотой… Я вас очень прошу: не откажите мне снять копии с некоторых ваших картин. Поверьте, господа, я буду чрезвычайно вам за это благодарен!

…В этом большая разница между «старым Фрицем» и его последышами-гитлеровцами. Фридрих испрашивал разрешения снять только копии, оставляя оригиналы побежденным, а Гитлер разворовал все оригиналы, и для побежденных оставались, словно в насмешку, одни лишь жалкие копии.

***

Перед сном Фридриха навестил Манштейн, вездесущий и ненасытный:

– Прочтите документ, который можно обернуть в нашу пользу!

Руки Фридриха тряслись от радости.

– Вот он, попался… Эта каналья попалась мне с потрохами!

Внимание, читатель: Фридрих держит сейчас в руках личное письмо канцлера Бестужева-Рюмина, в котором тот советует графу Брюлю подсыпать яду в бокал русского же резидента в Варшаве, который был не согласен с его знаменитой «системой» Фридрих сказал.

– Митчеллу – в Берлин! Митчелл сказал:

– Вильямсу – в Петербург!

И таким образом беда дошла до Бестужева.

– Король прусский, – заверил канцлера Вильяме, – не будет терять времени и предаст этот постыдный документ всеевропейской гласности…

Бестужева, казалось, хватит удар: он помертвел.

– Сейчас, – намекнул Вильяме, – только от вас самих и от ваших действий зависит упредить это позорное дело!

«Был грех…» Бестужев, которому своя шейка – копейка, а чужая головушка – полушка, и не думал, что «грех» этот вдруг выплывет на свет божий из потаенных архивов Дрездена. И вот что обидно: денег-то от короля прусского он не брал – сие верно, так вот теперь подцепил его Фридрих на другой крючок, поострее! И шутить король не любит…

Но Бестужев, верный себе, начал разговор с другого конца.

– При такой композиции, – сказал он Вильямсу, – было бы гораздо лучше королю Англии видеть меня богатым и сильным, нежели бедным и слабым…

Чем закончилась эта «композиция», видно из секретной депеши Вильямса в Лондон; вот что сообщал Вильяме:

«Я старался склонить канцлера в пользу прусского короля. Сначала он был непреклонен. Но, по мере увеличения цифры вознаграждения, он начал колебаться. Наконец Бестужев подал мне руку и сказал: „С этой минуты я – друг прусского короля!..“

Таково было начало Семилетней войны, хотя тогда никто еще не думал, что она станет семилетней. А кольцо измены на шее России уже замкнулось, сцепив четыре прочных звена:

Фридрих – РОССИЯ – Вильямс Вильямс – Бестужев Вильямс – Екатерина

ГДЕ ФЕЛЬДМАРШАЛ?

Прусские авангарды, сбив гарнизоны противника, шагнули теперь прямо в пределы Австрийской империи, и Вена болезненно сжалась под ударами кулаков опытного драчуна Фридриха…

Петербург воспринял это известие с презрением. – Дураков и в алтаре бьют! – заявила Елизавета. – Хороша же сестрица: коли воевать не способна, так и не бралась бы.