Первая леди для Президента

Я не торопился его приветствовать…Эта встреча могла много чего означать. И далеко не саму радость. Артем Витальевич Рогозин. Генерал спецслужб, человек, который занимался госбезопасностью и был знаком мне еще со времен армии.

Мы дружили. Он был старше на восемь лет, но какое-то время судьба тесно свела нас вместе в горячих точках и на спецоперациях. Потом жизнь развела нас. Не настолько, чтоб мы стали чужими, но достаточно для того, чтобы перестали быть близкими. Он был моим подчиненным и выполнял мои приказы.

Я не знаю, на чьей он был стороне, когда произошел переворот и когда меня «убили», под чью дудку он пляшет сейчас и с какой целью он меня нашел.

Наш последний с ним разговор прошел не на лучшей ноте. Он был резким и практически исчерпывающим. Судьба генерала висела на волоске, и я мог его разжаловать и арестовать…Но в память о нашем прошлом, а память о том, как он нес меня на своей спине, а я в свое время прикрывал его задницу…заставили меня закрыть глаза на его промах и оставить его при должности. Но это было позже. После того как он вышел из залы заседаний весь пунцового цвета, а потом слег с сердечным приступом в больницу.

Тогда я его пожалел…Но при моей должности нет друзей. Ни одного. Нет преданности. Она длится ровно до того времени, пока ты на троне. Стоит твоему трону пошатнуться, как появляются желающие подрубить топором или подбить ногами шатающиеся ножки. Так, чтоб ты рухнул мордой в грязь к их ногам, а они растоптали твою корону и запинали тебя до смерти, захаркали, обоссали и обгадили.

Как говорят, что тот, кто рукоплещет твоей коронации, точно так же будет рукоплескать при твоей казни. Я в этом убедился на собственной шкуре. У меня был лишь один верный мне человек, и теперь он мертв.

– Рад меня видеть?

– Вы ошиблись, я вас не знаю.

Ответил и скрестил руки на груди.

– Неужели? Здесь нет жучков и нет прослушки. Это кабинет, где выбивают признания и крошат зубы и кости. Так что мы с тобой здесь совершенно наедине…Лютый. Если так тебе нравится больше.

Кивнул на стены, и я сглотнул слюну, когда увидел пятна, тщательно затертые, но не очищенные до конца.

– Мне вообще ничего не нравится…но да, Лютый сейчас намного ближе. Чем обязан?

– Мы друг другу много чем обязаны…Лютый. Если помнишь. А вообще, обязан все же я, а я не забываю ничего и никого и долги привык возвращать.

Он открыл кейс, достал какие-то бумаги и протянул мне.

– Прочти. И поймешь, зачем я пришел. Читай внимательно…времени у нас предостаточно.

Я читал и чувствовал, как пробегает холодок вдоль позвоночника, как немеют кончики пальцев.

– Какого хера…он…он совсем ополоумел? Он…е*нулся настолько, что готов это сделать?

Поднял глаза на Рогозина, и тот молча кивнул.

– И никто не может помешать. Подчищены все структуры, уволены все свои…только его прихлебатели, только его конченая команда, готовая распродать нашу землю по клочкам…готовая начать всемирный апокалипсис.

Тяжело дыша, снова пробежался глазами по бумаге и ощутил давление в грудной клетке.

– Сколько человек с этим согласны?

– Пятьдесят на пятьдесят…многие понимают, что это конец, и сейчас просто начнется нечто ужасающее по своим масштабам. Ты нам нужен.

Посмотрел внимательно на Рогозина и смял пальцами бумагу.

– Как ты себе это представляешь? Сам сказал, никого не осталось! За моей спиной пусто, Артем.

– Не пусто. За твоей спиной вся страна. Армия за твоей спиной. Я подниму людей…уже поднял. Но никто не потянет и не наведет порядок. Нет кого-то, за кем встанет народ, а за тобой встанут. Толпы поднимутся. Сейчас везде беспорядки, забастовки, людей травят газом и забивают дубинками. Само твое имя под запретом…Но чем больше он старается и затыкает рты, тем сильнее распаляется масса. Им нужен вождь…

– Не выйдет – я мертв!

– Выйдет…когда поймут, что ты жив и вернулся к власти, решат, что это второе пришествие. Отец Михаил поможет нам в этом.

– И? Допустим, я соглашусь…как отсюда выйти? На твоем воронке точно далеко не уехать.

– Устроим тебе побег. Самый настоящий…Николай должен исчезнуть, сбежать. Так, чтоб не подкопаться. Но…я сразу скажу — это риск. Если у нас ничего не выйдет, тебя могут расстрелять, как только ты появишься перед людьми. Все может быть. Даже при той охране, что я тебе обеспечу. Я не могу гарантировать ничего…только военных. Полиция пойдет за ним, у него своя команда, свои отморозки, которые действовали при перевороте. Это риск, Петя. Смертельный. Ты можешь отказаться, можешь отсидеть здесь свои пятнадцать и выйти на свободу. Откопать свои миллионы и жить припеваючи. Выбирай.

То, что он предлагал, означало идти с голыми руками на амбразуру и надеяться на чудо. Успех даже не пятьдесят на пятьдесят. Эдак процентов двадцать. Пойдет ли и поднимется народ – тоже под вопросом. Народ меня давно похоронил.

– Я выбрал…готовь побег.

Усмехнулся и, шагнув ко мне, сгреб в свои стальные объятия.