Первая любовь королевы

Уильям не ответил. Ему уже давно приходило в голову, что заслуги их рода по достоинству не вознаграждаются, и Говарды, возможно, поставили не на ту лошадь. Йорк, которому они были так верны и который теперь сделался протектором не без их помощи, не вспоминал о Говардах вовсе. А ведь соглашаясь открыть Генриху VI правду о супруге, граф Ковентри и вправду рассчитывал даже на какую-нибудь должность. Ха, да не то что должности — благодарности толковой не дождешься, и то, что суд взял сторону Уорвика, — еще одно тому подтверждение. Черт, выходит, надо быть довольными уже потому, что их с отцом выпустили из Тауэра!

Не поднимая глаз, Уильям резко бросил:

— Как бы нам вконец не прогадать, отец. Королева теперь наш смертельный враг, Ланкастеры нас ненавидят. И вы еще думаете просить защиты у королевского суда!

— Так ведь там заправляют люди Йорка, сын мой.

— Нам от этого мало проку. Йорк нас не ценит. Похоже, мы просчитались, когда делали выбор между двумя розами.

Старый граф тоже многим был недоволен. Однако, нахмурившись, он погрозил пальцем:

— Потише, потише, мой мальчик! Не торопись. Это, знаешь ли, только леди Глупость вертит головой то направо, то налево, а лорд Здравый Смысл сидит и ждет.

— Не помню, чтоб вы долго раздумывали, когда взяли сторону Йорка, сэр.

— Э-э, не напоминай мне о том, что я хотел бы забыть. Будь хорошим сыном, Уил. В конце концов, я желал тебе только добра.

Разговор увял, как это случалось уже не раз, ибо выхода ни отец, ни сын для себя не видели. Оба были бы рады изменить что-то в своей жизни. И оба с охотой вспомнили бы о своей присяге королю, если бы не знали заранее, что их услуг королева не примет. Эта гордячка тоже ничем не лучше Йорка, все они одинаковы, никто не умеет быть благодарным. Да и чего ждать от королевы, если Англией управляет Йорк?

Дверь скрипнула. Тяжелыми шагами вошел Скелтон, оруженосец графа, тяжелый, крупный человек, лицом — настоящая обезьяна, длиннорукий и неуклюжий. Его называли еще Скелтон Большая Пика за старую длинную гизарму[66], которой он ловко орудовал.

— Там пришли люди, милорд, вилланы, те самые оборванцы, которых вы… — Он предпочел не договаривать: — Словом, у них что-то там стряслось. Они, похоже, захватили кого-то и приволокли сюда.

— Так что же? Пускай волокут и дальше. Гостиница для того и создана, чтобы принимать путников, а мне до этого нет дела, я не грабитель.

Скелтон мотнул рыжей головой:

— Да нет, лорд Томас. Мне показалось, у них вышла настоящая стычка, они потеряли нескольких людей и теперь причитают что есть силы. Да и люди, которых они захватили, пожалуй, не совсем обыкновенные, милорд… как бы вам за это не поплатиться.

Молодой Говард поднялся, повертел головой, будто разминая шею, стянутую кольчужным ошейником, и неохотно произнес, допивая остатки вина из глиняного кубка:

— Я пойду погляжу, разберусь, что там.

Граф проворчал, глядя сыну вслед:

— Вечно с этими вилланами что-нибудь приключится. Смотреть на них — просто посмешище… Ясное дело, мужичье! Сколько ни учи, все напрасно. Черт побери, Гарри Пятый[67], видя таких стрелков, позволил бы им стрелять в себя, да еще и платил бы по шиллингу за выстрел!

Взглянув на Скелтона, граф кивнул:

— Садись, старина Джон, и выпей со мной. А потом можно будет славно сыграть в кости — все равно охоты нет возвращаться в замок.

3

Уильям Говард вышел во двор таверны. Обе створки ворот были распахнуты, а в проеме застряла в колдобине телега, груженная каким-то добром, а следом за ней виднелись еще три или четыре возка. По-видимому, это была поклажа, захваченная на дороге. Вокруг возов жались слуги и служанки. Общий вид обоза был в сильном беспорядке. И такой же жалкий вид имели вилланы, ставшие на сей раз победителями, но, похоже, не очень-то этим обрадованные.

Молодой Говард прошелся взад-вперед, пристально их разглядывая.

— Клянусь Распятием, что вы за вояки! Что за выправка! Баран верхом на свинье будет держаться лучше, чем ты, стоя на земле! Что за молодцы! За каким дьяволом вы меня позвали?

— Четыре человека погибло, сэр! — раздались голоса. — И мы сами не знаем, что натворили! Благоволите хоть заплатить за это, сэр Уильям!

— Попробуйте-ка взять себе то, что забрали у этих людей. Да, то, что заработали! — Он насмешливым взглядом обвел группу крестьян. — Ну, а если вы и вправду учинили что-нибудь беззаконное, то я вам не заступник. Ни убивать, ни грабить я не приказывал, я велел только брать с путников пошлину, а все прочее…

Раздался громкий, звенящий от гнева голос:

— Вы — граф Ковентри, милорд?

Раздраженный, молодой Говард обернулся на звук этого голоса, готовясь дать достойный ответ. Как выяснилось, слова эти произнесла девушка, сидевшая верхом на разукрашенном муле. Сначала Уильям и внимания не обратил на нее, приняв за служанку, да и вообще не особо вглядывался. Только теперь до него дошло, как он ошибся. Ему хотелось ответить, но, глядя на нее, ощутил, что у него пересохло во рту. И он замер, постыдно замер перед женщиной, чего с ним еще никогда в жизни не случалось.