Песнь ледяной сирены (СИ)

Пока в душе Эскилля боролись шок и недоумение, он окинул взглядом темные волосы. Приподнял холодное веко и заглянул в васильковые глаза. Для того, кто мертв уже неделю, отец Бии – а это, без сомнения, был именно он – сохранился прекрасно. Со стороны и вовсе казалось, что он просто спит крепким сном. Так оно, впрочем, и было, вот только отсутствие сердцебиения говорило о том, что ему уже не проснуться.

Стало ясно, отчего Бия так хотела, чтобы тело ее отца нашли. Островитяне верили, что душа – это искры, подобные огненным брызгам, взмывающим вверх от костра. Искры жизни спрятаны в теле человека – в его крови, коже и даже костях. В его мозге, что дает память, в сердце – что жизнь если не дает, то сохраняет. После смерти человека искры души угасают не сразу – чем больше о нем говорят, тем дольше они живут.

Но чтобы душа умершего получила шанс на перерождение, необходим Обряд Пепла.

Бия не могла допустить, чтобы ее отец упустил этот шанс. Она хотела, чтобы его тело предали огню. Вот только отчего-то вплоть до собственной гибели прятала отца в каменно-ледяной колыбели.

Эскилль вернулся в крепость. Голова была словно набита ватой, вместо мыслей – глухая пустота. Он около получаса стоял у окна, с высоты глядя на заснеженный двор крепости – не хотел спускаться в свой подвал, хоть его и не ждало там мертвое тело.

– Вот ты где, – раздалось за спиной.

Огненный серафим казалась уставшей и бледной – тренировка явно выдалась выматывающей. Подойдя к окну, Аларика застыла напротив Эскилла. Глаза честные, виноватые.

– Не хочу ругаться, – примирительно сказала она. – Знаю, со мной бывает непросто. Я, наверное, кажусь тебе высокомерной…

– Иногда, – невольно улыбнулся Эскилль.

Аларика вскинула руки, смеясь:

– Справедливо.

– Но я уважаю тебя за смелость и отчаянность, за то, что ты готова пойти на многое, чтобы добиться своей цели. За то, что ты сбежала из дома, чтобы стать охотником на исчадий льда. Это достойно уважения, правда.

– Спасибо, – тихо выдохнула она. – Мне было нужно это услышать.

Аларика сняла его перчатку, их пальцы переплелись. Эскилль привычно содрогнулся – некоторые страхи так просто не вытравишь, не заглушишь. Но если она будет рядом… Пожалуй, он сможет привыкнуть.

«Если я буду с ней… Я же поступлю… верно?»

Знать бы, кому он задает этот вопрос.

Эскилль будто просил разрешения забыть ту, что каждую ночь приходила к нему во снах, полных музыки и снега. «Она – где-то там, далеко, а Аларика – рядом».

Но было еще кое-что, куда более значительное, чем расстояние. Аларика была огненным серафимом. Скрипачка – ледяной сиреной и, как и любые создания с магией Хозяина Зимы в крови, до смерти боялась пламени.

Эскилль до сих пор помнил боль в прозрачно-голубых глазах, вызванную его прикосновением. Их природу – лед и огонь – не изменить. А с Аларикой они, при всей несхожести характеров, словно родственные души.

Она – девушка, в которую можно влюбиться без оглядки. Красивая, пылкая, настоящая… Но что, если их любовь не будет такой? Что, если в ней не будет ни красоты, ни искренности, ни страсти? Лишь некая судьбоносная печать, вынужденность, предопределенность?

Аларика шагнула к Эскиллю, нежно положила голову ему на плечо, и места для сомнений в его голове просто не осталось.

Глава двадцать первая. Снежная стая

Жизнь казалась Сольвейг снежной периной, которую вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули, а потом заново набили снегом. И вроде бы все по-старому: работа у духов зимы, надежда отыскать Летту и скрипка, пусть и другая, в руках… И вместе с тем все неуловимо изменилось.

Она – истинная ледяная сирена, голос которой так же звонок, как и у остальных, пусть и связками ее были струны.

Теперь, когда стало очевидно, что ледяная стихия отзывается на ее игру, Сольвейг твердо намеревалась выяснить, каковы истинные границы ее сил. Когда Хладные напали на застенье, выяснить это не представлялось возможным – дар сирены в Сольвейг тогда только креп, а ее Песни были лишь робкими попытками заставить мир услышать ее голос. Отныне она могла говорить с ним на одном языке.

Дар сирены в ней никогда не засыпал, но Сольвейг всю жизнь учили тому, как являть его миру с помощью собственных связок. Нужно было время, чтобы научиться делать то же самое с помощью струн и смычка. Чтобы понять, как сыграть – а не спеть – сиренью Песнь.

Сольвейг начала с малого – с точки зрения истинных возможностей ледяных сирен, но такого важного для нее лично. При помощи скрипки она училась говорить.