Песнь о Трое

Главный конюх привел колесницу, спотыкаясь, подошел возница, проснувшийся только наполовину; я уехал, оставив наследника следовать за мной или оставаться – на его выбор.

Город поблизости от Скейских ворот и Западного барьера кишел людьми; они метались во всех направлениях, крича и размахивая руками, но никто не торопился надевать доспехи. Вместо этого они скакали по площади и кричали другим, чтобы те поднялись наверх и что-то увидели.

Воин помог мне подняться по лестнице на Скейскую смотровую башню, и я кое-как вылез из люка в караульном помещении. Начальник караула стоял с залитым слезами лицом, а его заместитель сидел в кресле и безумно смеялся.

– Что все это значит? – потребовал я ответа.

Слишком погруженный в то, что его потрясло, не понимая, что он делает, начальник караула больно схватил меня за руку и потащил наружу. Там он развернул меня лицом к ахейскому лагерю и трясущимся пальцем указал на него:

– Вот, смотрите, мой господин! Аполлон внял нашим молитвам!

Я напряг глаза (совсем неплохие для моего возраста) и вгляделся в постепенно светлеющий горизонт. Я смотрел и смотрел. Как это понимать? Как в это поверить? Ахейские костры погасли, и в воздухе не было ни следа тлеющей древесины; не было ни одной движущейся фигурки; галечная полоса, сверкая, купалась в восходящем солнце. Единственным знаком того, что там когда-то стояли корабли, были длинные, глубокие борозды, уходящие в воду лагуны. Корабли ушли! Воины ушли! От восьмидесятитысячной армии не осталось ничего, кроме поселка из серых домов. Ночью Агамемнон уплыл прочь.

Я вскрикнул. Меня охватила безграничная радость, но тут ноги мои подкосились, и я осел на булыжники. Я смеялся и плакал, катаясь по твердым камням, словно они были из пуха, бормотал благодарности Аполлону и хлопал в ладоши. Стражник поднял меня на ноги; я заключил его в объятия и расцеловал, обещая ему сам не помню что.

Подбежал изменившийся в лице Деифоб, подхватил меня и закружил в сумасшедшем танце, а стражники стояли кругом и отбивали ритм.

Ахейская гидра покинула свое логово на берегу. Троя была свободна!

Ни одна весть никогда не разлеталась так быстро. Весь город уже проснулся, толпы горожан валили на стены – вопить от радости, петь и приплясывать. Когда солнце взошло окончательно и тени над равниной рассеялись, мы увидели совершенно отчетливо: Агамемнон действительно уплыл прочь, прочь, про-о-очь! О бог света, благодарю тебя! Благодарю тебя!

Начальник караула стал рядом со мной, прикрывая меня своим телом, – к нему вернулась бдительность. Внезапно напрягшись, словно от дурного предчувствия, он потянул меня за рукав. Потом Деифоб тоже что-то заметил и подошел ближе.

– В чем дело? – спросил я, и сердце у меня екнуло.

– Мой господин, на равнине что-то есть. Я заметил это еще на рассвете и принял за рощу у Симоиса, но сейчас вижу, это не так. Это что-то огромное. Видите?

– Да, вижу. – У меня пересохло в горле.

– Что-то странное, – медленно произнес Деифоб. – Животное?

Другие тоже указывали на него, споря, что это может быть; упавшее на него солнце отразилось от коричневой отполированной поверхности.

– Я пойду посмотрю. – Я направился к двери караульной. – Прикажите открыть Скейские ворота, но людей не выпускайте. Я возьму с собой Деифоба.

О это чувство свободы, какой бы холодный ветер ни дул! Ехать по равнине было панацеей от всех моих страданий. Я приказал вознице ехать по дороге, и колесница подскакивала на булыжниках, но намного меньше, чем когда-то. Постоянный поток людей и колесниц сгладил камни, а щели между ними заполнились пылью, утрамбованной осенними дождями.

Конечно, мы все поняли, что это был за предмет, но никто не решался поверить своим глазам. Что он там делал? В чем был его смысл? Конечно, это было не то, что нам привиделось! С близкого расстояния он, наверно, окажется чем-то другим, намного более странным. Но когда мы с Деифобом и несколькими придворными подъехали ближе, это было именно тем, чем казалось. Гигантским деревянным конем.