Петр I

У царя в Петербурге имеется множество английских шлюпок. Он распределил их между иностранными министрами и другими местными важными особами. Одна досталась и мне. Быстрота, с какой русские выучиваются и навыкают всякому делу, не поддается описанию. Посаженные в шлюпку солдаты, по прошествии восьми дней, гребут одним веслом так же искусно, как лучшие гребцы.

Вечером на воде на двух связанных плотах был сожжен небольшой, но красивый фейерверк.

В кружале мы оставались до 2 часов утра, до того расставленные по всем углам караулы не позволяли нам выйти за дверь. В этот день на царе была та самая шляпа, которую он носил в Полтавском бою, вдоль ее поля черкнула пуля. Захвати эта пуля хотя бы всего на один палец в сторону, и царь был бы убит, из этого видно, что самому Богу угодно было сохранить его жизнь. <…>

Август

<…>

8-го. У меня были в гостях, обедали все пребывающие здесь иностранные министры.

В 10 часов вечера в слободе насупротив, за Невой, произошел пожар, весь базар и суконные лавки, числом с лишком 70, обращены в пепел, на площади не осталось ни одного дома, все, что только могло сгореть, сгорело, вплоть до болота, отделяющего базар от прочих домов слободы. Великим несчастьем было то, что царь, находившийся в этот день в Кроншлоте, сам на пожаре не присутствовал. Мне нередко приходилось видеть, как он первый являлся на пожар, привозя в своих санях маленькую пожарную трубу. Он сам принимает участие во всех действиях, прилагая руку ко всему и, так как относительно всего обладает необыкновенным пониманием, то видит сразу, как взяться за дело, отдает сообразные приказания, сам лезет на самые опасные места, на крыши домов, побуждает как знатных, так и простолюдинов тушить огонь и сам не отступится, пока пожар не будет прекращен. Этим царь часто предупреждает большие бедствия. Но в его отсутствие дело происходит совсем иначе. Здешний простой народ равнодушно смотрит на пламя, и ни убеждениями, ни бранью, ни даже деньгами нельзя побудить его принять участие в тушении, он только стережет случай, как бы что-нибудь стащить или украсть. Воровство случилось и на последнем пожаре: восьмерых солдат и одного крестьянина схватили с поличным. Впоследствии все они приговорены к повешению. Виселицы, числом четыре, были поставлены по углам выгоревшей площади. Преступников привели на место казни как скотов на бойню, ни священника, ни иного духовного лица при них не было. Прежде всего без милосердия повесили крестьянина. Перед тем как лезть на лестницу, пристав к виселице, он обернулся в сторону церкви и трижды перекрестился, сопровождая каждое знамение земным поклоном, потом три раза перекрестился, когда его сбрасывали с лестницы. Замечательно, что, будучи уже сброшен с нее и вися на воздухе, он еще раз осенил себя крестом (ибо здесь приговоренным при повешении рук не связывают). Затем он поднял было руку для крестного знамения, но она, наконец, бессильно упала. Далее восемь осужденных солдат попарно метали между собой жребий, потом метали его четверо проигравших, и в конце концов из солдат были повешены только двое. Удивительно, что один из них, будучи сброшен с лестницы и уже вися на веревке, перекрестился дважды и поднял было руку в третий раз, но уронил ее.

На упомянутом пожаре сгорело между прочим множество бочек водки в стоящем поблизости царском кабаке. <…>

13-го. Царь приказал привезти на свой корабль трех дезертиров и велел им при себе метать жребий о виселице. Того, кому жребий вынулся, подняли, по приказанию царя, на веревке к палачу, который в ожидании казни сидел на рее. Удивления достойно, с каким равнодушием относятся русские к смерти, как мало боятся ее. После того как осужденному прочтут приговор, он перекрестится, скажет «Прости» окружающим и без малейшей печали бодро идет на смерть, точно в ней нет ничего горького. Относительно казни этого преступника следует еще заметить, что, когда ему уже был прочитан приговор, царь велел стоявшему возле его величества священнику подойти к осужденному, утешить и напутствовать его. Но священник, будучи, подобно всем почти духовным лицам в России, невежествен и глуп, отвечал, что дело свое он уже сделал, выслушал исповедь и покаяние преступника и отпустил ему грехи, и что теперь ему больше ничего не остается ни говорить, ни делать. Потом царь еще раза два обращался к священнику с тем же приказанием, но когда услышал от него прежний отзыв, то, грустный, отвернулся и стал горько сетовать на низкий умственный уровень священников и прочего духовенства в России, ничего не знающего, не понимающего и даже нередко являющегося более невежественным, чем простолюдины, которых, собственно, должно бы учить и наставлять. <…>

Октябрь

<…>