Петр Первый

Всего этого визирь не знал. Располагай он сведениями о том, что царь готов был пойти на огромные территориальные уступки, его запросы были бы не столь скромными, и он ни в какой мере не довольствовался бы лишь возвращением Азова и Таганрога.

Но визирь не знал еще одного обстоятельства, которое, если бы оно было ему известно, наверняка умерило бы его притязания: деморализована ли оказавшаяся в мышеловке русская армия или она предпримет отчаянную попытку вырваться из окружения? В часы переговоров в русском лагере шла лихорадочная подготовка к выходу из окружения. Царь в течение 9 — 11 июля созывал несколько военных советов, и ни один из них не вынес решения о капитуляции. Если визирь не согласится на перемирие, читаем в решении военного совета 10 июля, то надлежало «сжечь и уничтожить обозы, соорудить из немногих повозок вагенбург (то есть укрепление из повозок) и поместить в нем волохов и казаков, усилив их несколькими тысячами человек пехоты. С армией же… атаковать неприятеля». Другой военный совет, на котором присутствовал весь генералитет и министры, высказался в том же духе.

Наконец 11 июля до подписания мирного договора военный совет разработал детальный план прорыва окружения: было решено освободиться от всего лишнего, стеснявшего мобильность армии и ее боевые порядки, «за скудоетию пулек сечь железо на дробь», «лошадей артилерских добрых взять с собою, а худых не токмо артилерских, но и всех — побить и мяса наварить или напечь», наличный провиант поделить поровну. Все решения военных советов, принятые в присутствии царя и им санкционированные, характеризуют Петра достаточно определенно: капитуляции он предпочитал сражение, а плену — гибель в бою.

Осведомленность царя о том, что происходило в турецком лагере, тоже была неполной. В русском стане лишь догадывались, но не имели белее или менее точных данных об огромном опустошении рядов турецких войск, произведенном русской артиллерией. Английский посол в Константинополе Суттон доносил в Лондон, что трижды повторенные попытки янычар, атаковать русских стоили им 8 тысяч человек. «Очевидцы этого сражения говорили, — продолжал посол, — что, если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществам, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты». Один турецкий паша на вопрос, почему турки поспешили с заключением мира, ответил, что их измучила «твердость» русских войск, что они не рассчитывали встретить в нх лице «ужасных противников» и что, наконец, они предпочли избавиться от соседства с русскими, сражение с которыми «будет стоить им много жизней». Не знали в русском лагере и о том, что янычары, получив приказ визира возобновить боевые действия утрем 10 июля, отказались его выполнять, заявив, «что они наступать не хотят и против огня москавского стоять не могут». Янычары требовали от визиря быстрейшего заключения мира.

К сожалению, так случилось, что Петр не располагал исчерпывающими сведениями и о боевых действиях своей собственной армии. Дело в том, что конный корпус генерала Ренне, которому было поручено овладеть Браиловом, успешно справился с поставленной задачей. Коммуникации турецкой армии оказались перерезанными, и над турками нависла угроза окружения. Однако депеша Ренне была перехвачена турками и попала не к Петру, а к визирю.

Шведский король получил известие о мире после оформления договора. Тут же он вскочил на коня, помчался в турецкий лагерь и без всяких церемоний ворвался в шатер визиря, где между распаленным королем и не утратившим спокойствия турком состоялся диалог, напоминавший ссору. «Для чего ты без него с его царским величеством мир учинил?» — спрашивал разгневанный Карл. Не давая времени для ответа, король предложил визирю выделить в его распоряжение 20-30 тысяч отборных войск, и он, король, приведет в турецкий стан пленного русского царя.

Упреки Карла визирь парировал напоминанием о сражении, происшедшем под Полтавой: «Ты их уже отведал, а и мы их видели; и буде хочешь, то атакуй, а я миру, с ними постановленного, не нарушу».

Расставание было столь же неожиданным, как и встреча. Разъяренный король, не простившись, выбежал из шатра визиря и поскакал к крымскому хану уговаривать возобновить военные действия. Хан, однако, не осмелился нарушить предписаний визиря.

Ярость шведского короля можно понять. Он считал, что упущен последний шанс взять реванш и здесь, на Пруте, вернуть свою утраченную под Полтавой репутацию непобедимого полководца и многое, если не все, из того, чего лишилась Швеция за десять с лишним лет войны. Надежды иллюзорные, ибо тщетно было уповать на иррегулярные войска турок, боевые порядки которых напоминали движение толпы вооруженных людей, если он не мог достичь желаемого силами великолепно обученной и испытанной во многих сражениях шведской армии.