Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Рассказами о выкупах заключенных из-под ареста питал Гиппиус сам Манухин, который позднее вспоминал:

Комиссаром юстиции был тогда левый с.-р. И.З. Штейнберг. Мягкий, отзывчивый человек, он как представитель новой власти был связан постановлением большевистского большинства и, согласно этому постановлению, требовал, чтобы каждый заключенный за свое освобождение на поруки уплачивал известную сумму. Размеры взноса колебались в зависимости от представления комиссара о степени «буржуйности» данного лица. Приходилось торговаться. Родственники очередного заключенного находились обычно в приемной и тут же выплачивали сумму, которую удавалось для них выторговать. Дешевле всех И.З. Штейнберг оценил Н.М. Кишки-на – 3000 рублей, но и этих денег не оказалось и выкупать его пришлось Политическому Красному Кресту. Высшая сумма – 100 000 рублей наложена на А.И. Вышнеградского. Вероятно, суммы были бы больше, если бы национализация банков уже не была проведена, т. е. «буржуи» еще располагали бы своими текущими счетами и сейфами (Манухин 1958:110).

У нас нет точных данных, какие суммы пошли в ход для того, чтобы вызволить Рутенберга и Пальчинского, но похоже, что цинизм происходящего в передаче Манухина-Гиппиус полностью соответствовал действительности.

Следует заметить, что в будущем Рутенберг никогда не забывал того, что сделал для него «добрый доктор». Уже живя в Палестине и бывая в Европе, в Париже, где поселились Манухины – Иван Иванович и его жена писательница Татьяна Ивановна (урожд. Крундышева; псевд. Таманин; 1886–1962)²⁸, он навещал их, поддерживал материально, а в праздники старался сделать что-то особенно приятное – прислать, например, под Новый год экзотические фрукты «made in Eretz-Israel» или какую-ту сокровенную вещь с библейской земли, которая в глазах глубоко религиозной Татьяны Ивановны обладала особой духовной ценностью. В суровых условиях эмиграции, где проявление человеческого внимания и финансовая поддержка ценились в особенности дорого, со стороны Рутенберга это было жестом подлинного благородства и благодарной памяти. В RA сохранилось письмо Манухиных, которое о том красноречиво свидетельствует: