Пищеблок

Что с ней могло стрястись в пионерлагере? Если бы приключилось ЧП – сразу бы стало известно: вокруг полным-полно людей. Деревенские алкаши безвредны. Медведей и волков в лесу нет, да и что Веронике делать в лесу? Купаться она бы не полезла – накупались уже за лето. На корабле уплыла? Чушь!.. Она где-то здесь. Игорь вспомнил, как в начале смены вот так же пропал Лёва Хлопов – и ничего, отыскался, все потом только пожалели…

Над Пионерской аллеей горели фонари; возле пищеблока, разодравшись, гавкали собаки; острие флагштока на Дружинной площадке уткнулось в донышко круглой луны, чуть отъеденной тьмою с левого бока; в кустах утихали шорохи. Повсюду ещё пахло пирожными и конфетами, и пыль тоже ещё не улеглась – она висела над дорожками и призрачно светилась.

Вероника сидела в маленькой шатровой беседке на территории шестого отряда. Игорь остановился возле ступенек, почувствовав что-то не то.

– Тебя все потеряли, – осторожно сказал он.

Вероника помедлила, словно прислушивалась к себе.

– Между нами всё кончено, – наконец спокойно произнесла она.

Игорь сразу понял её, но ни на миг не поверил в эти мёртвые слова, даже не смутился. Сердце не дрогнуло. Этого просто не может быть.

– Что не так? – мягко спросил он, поднимаясь в беседку.

– Лучше не приближайся, – как-то странно предостерегла Вероника.

Игорь послушно опустился на скамеечку напротив.

– Я в чём-то виноват?

– Ты тут ни при чём.

Она говорила без всяких эмоций, а глаза её серебряно блестели в тени.

– Значит, проблема в Саше? Или в его матери?

Свистуха вполне могла настучать Алевтине Петровне, и та вполне могла предъявить Веронике ультиматум: или завязываешь с любовником, пока не поздно, или прощай, учёба. Игорь тотчас устыдился этого предположения. Оно означало, что Вероника сделала подленький выбор, – а Вероника не заслужила, чтобы Игорь снова заподозрил её в корысти. Однако нехорошие, но обыденные соображения помогали сохранить рациональность, ибо внезапный разрыв вывихивал мозги своей вопиющей бессмысленностью.

– Не приближайся ко мне, – повторила Вероника. – Я долго думала и приняла решение. Теперь всё.

– Но почему?! – разозлился Игорь.

Он ещё не ощутил потери, и непонимание ошеломляло больше утраты.

– Потому что связь с тобой – это неправильно. Тебе самому это ясно. Я поступила непорядочно, когда обманула Сашу. И я исправляю свою ошибку.

– Да наплевать на Плоткина!.. – взвился Игорь.

– В обществе я буду жить по законам общества, – отчеканила Вероника. – Расценивай это как угодно. Мне безразлично. Возвращайся в корпус.

Игорь поднялся на ноги. В нём закипала ярость. Он что, приблудный кот, которого можно покормить в прихожей и выгнать обратно за дверь? И он не желал расставаться с Вероникой из-за каких-то её бредней!

– Я тебя люблю и не отпущу, поняла? – он глядел на Веронику сверху вниз, а она вцепилась руками в скамеечку, словно удерживала себя на месте.

– Не приближайся! – глухо сказала она в третий раз, но уже с какой-то недоброй одержимостью, будто Игоря подстерегала опасность.

Он и не стал приближаться, не стал пытаться обнять её или хотя бы погладить по плечу, чтобы напомнить о былой лёгкости прикосновений. Он сбежал по ступенькам беседки на землю и пошёл прочь.

Вероника молчала, вперив почерневшие глаза в пустоту.

Игорь шагал к своему корпусу, взвинчивая себя, чтобы гневом обогреть душу, однако в темноте его настиг ледяной ужас разразившейся катастрофы.

Глава 10 На берегу

– Ярко галстуки горят! – в лад выкрикивали девочки.

– На груди! На груди! – кричали мальчики.

Четвёртый отряд топал строем на обед в столовку.

– Горны звонкие трубят!

– Впереди! Впереди!

– Пацы, если сёдня не сыграем в «Морской бой», я начну конфеты жрать, – зашептал соседям Гельбич. – Или поменяюсь с кем-нибудь на чё-нибудь.

«Или Жанке Шалаевой скормлю», – за Гельбича добавил Валерка.

– Нельзя! – возмутился Горохов. – Все терпят, и ты терпи!

– У меня силы воли ваще нету!

– Давайте на тихом часе сдёрнем, – предложил Титяпкин.

На том и порешили.

Жизнь в лагере шла своим чередом. Когда по трансляции прозвучали сигналы отбоя, Ирина Михайловна загнала пионеров в палаты, дождалась тишины и отправилась к себе в третий корпус, поручив дежурство Игорю Александровичу. Игорь Александрович побродил по коридору и поднялся наверх. Тогда в дверь Валеркиной палаты просунулся Гельбич.

– Толстая свалила, Усатый дрыхнет, – сообщил он. – Двигаем, пацы!

– Вы куда? – приподнялся на койке Лёва.

– Да мы по-пырому, – успокоил его Гурька.

Их было пятеро: Гельбич, Гурька, Валерка, Титяпа и Горох. Пригибаясь, они опрометью пробежали от корпуса к умывалке, от умывалки – к забору, перелезли сетку и очутились возле куста, в котором спрятали кораблики.

– Погодь, пацы! – остановил всех Гурька и достал из кармана два длинных пластика жвачки. – Мне мамка привезла! Даю по-братски!

– Крутяк! – восхитились пацаны. – А как две на пятерых поделить?

– Я разорву на кусочки, у меня глаз-алмаз! – заявил Титяпкин.

– Не-е, поровну не порвутся, а не поровну – нечестно!