– Я ничего не понимаю, – Марико попыталась скрестить руки на груди, но ей помешали громоздкие повязки на руках. – И мне не нужна ничья помощь.
– Понятно, – тон красавицы не был снисходительным. Хотя Марико знала, что заслуживает покровительственного тона за такую капризность.
Марико вздохнула, признавая поражение:
– Я думала, что у меня есть ответы на все вопросы. Или, по крайней мере, на большинство из них. Теперь я осознаю, что ничего не понимаю.
– Но ведь это знание и является ключом к пониманию мира, ты так не думаешь? – сказала Юми, опускаясь на колени рядом с Марико и протягивая ей миску с дымящимся рисом.
Марико подтолкнула кончик своей ложки перевязанным пальцем.
– Ты когда-нибудь злилась, что родилась женщиной?
Юми села на пятки и какое-то время изучала Марико.
– Я никогда не злилась, что родилась женщиной. Были времена, когда я злилась на мир за отношение к нам, но я рассматриваю женскую долю как вызов, с которым должна бороться. Словно рождение под грозовым небом. Некоторым посчастливилось появиться на свет в ясный летний день. Может быть, мы родились под облаками. Без ветра. Без дождя. Просто под горой облаков, на которую мы должны взбираться каждое утро, чтобы увидеть солнце.
Пока слова Юми забирались под кожу Марико, она рассматривала идеальное лицо майко. Ее красивые глаза, по форме напоминающие ягоды терна. Ее острый подбородок и широкие губы. Затем взгляд Марико скользнул по комнате Юми. По элегантно натянутому кимоно. По горшку из слоновой кости, наполненному порошком из дробленого жемчуга. По румянам для губ и щек, приготовленным из сафлора. По дереву павловнии, используемой для бровей. По косметике и шелку, предназначенным для того, чтобы скрыть и в то же время подчеркнуть черты лица женщины.
Марико подумала, что, вероятно, все мужчины и женщины носили маски, просто разные.
– Но как ты можешь говорить, что не злишься? – тихо спросила она. – Твой брат оставил тебя здесь, потому что другого места, где бы ты была в безопасности в одиночестве, не было. Кроме чайной гэйко в Ханами для молодой одинокой женщины нет другого места.
– Мой брат привел меня сюда, потому что он слишком труслив, чтобы заботиться обо мне, – коротко сказала Юми. – Это не имело никакого отношения к тому, что я девушка.
Хотя Марико удивилась, услышав, как Юми назвала Оками трусом, она не могла не согласиться с этим.
– Нам дают меньше, – продолжала она аргументировать свою точку зрения. – С нами обращаются хуже. И всякий раз, когда мы совершаем ошибку, она весит гораздо больше.
– Единственные большие ошибки – это те ошибки, которые остаются незамеченными.
Марико фыркнула:
– Я устала от такого обращения.
– Ты чувствуешь, что больше не можешь дать отпор?
– Бóльшую часть своей жизни я его и не давала.
Юми рассмеялась, и этот звук напомнил ей звон колокольчиков.
– Оками предупредил меня, что ты настоящая лгунья. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
– Почему ты думаешь, что я лгу?
– Потому что ты, Хаттори Марико, не из тех, кто соответствует чьим-либо ожиданиям. Разве это не способ дать отпор? – Она улыбнулась. – Поверь мне, я бы не хотела стоять у тебя на пути.
– Поверь мне, ты единственная, кто так думает, – Марико нахмурилась.
Юми склонила голову с задумчивым выражением лица:
– Есть определенная сила в том, чтобы быть женщиной. Но это сила, которую ты должна выбрать сама. Никто не сможет выбрать ее за тебя. Мы можем заставить ветер склониться к нашему уху, если только попробуем. – Она наклонилась ближе. – Разве не ты изобрела взрывающийся огонь? Разве не ты сломила волю бесчисленного множества мужчин только плодами своего разума?
– Я ничего не могу сломить. Я даже твоего брата не могу заставить меня слушать. Вся твоя семья невыносима. – Марико снова попыталась скрестить руки на груди. И у нее снова не вышло. – Не веди себя так, будто загадочность добавляет тебе что-то помимо раздражения других.
Юми снова рассмеялась, тихо и лирично. Раздался стук в раздвижную дверь ее комнаты. Майко поднялась, чтобы открыть, и вернулась с запечатанным листом пергамента. Пока Юми читала, уголки ее губ опустились. Ее глаза сузились.
Не говоря ни слова, майко сожгла письмо.
– Что там? – спросила Марико.
Юми осторожничала. Прикусила губу.
Марико отставила миску с несъеденным рисом.
– Ты что-то знаешь, не так ли?
– Я знаю много вещей, о которых никогда не должна тебе рассказывать. – Это было высокомерное заявление. Такое, которое Марико предпочла проигнорировать.
Она наклонилась вперед.
– Все равно расскажи мне, Асано Юми. И хотя бы на один день мы сможем подняться на гору вместе.
Улыбка Юми стала многозначительной.
– Моя верность принадлежит не тебе, Хаттори Марико.
– Тогда кому?
– Моему брату и его господину, Такэде Ранмару.
– Тогда зачем ты говоришь обо всем этом при мне? – настаивала Марико.
– Какое-то время мой брат не вернется в столицу. Но мне нужно передать Оками сообщение.
– Какое?
– Хаттори Кэнсин отправился в поход на западную окраину леса Дзюкай, – она сделала паузу, – намереваясь спасти свою сестру.