Платонов тупик

Слой за слоем постепенно поднималась шлакобетонная облицовка. Только к середине лета подобрался Карпо под кровлю. Подобрался, думал, конец скоро. Но тут, к ужасу своему, обнаружил, что поторопился, не рассчитал. Надо было облицовку тоньше делать, а он пожадничал, потолще запустил — крепче, мол, будет. И вышло, что стены теперь получились шире крыши. Вода будет стекать в стену. Да и некрасиво. Отошел на противоположную сторону улицы, смотрит на свою хату: не то — будто на толстомордого мужика детскую пилотку надели.

Подошла Ульяна, тоже взглянула на хату со стороны и принялась ругать Карпа: и «черт безрукий», и «окаянный», и «не умеешь — не берись», и «сколько тебе говорила: семь раз отмерь, а потом режь». Чего только не услышал Карпо от нее, но в ответ ни слова не говорит: виноват. Чешет затылок, соображает.

— Ну, теперь что? — не отстает Ульяна. — Крышу пересыпать? И пальцем не притронусь, сам делай, раз до этого глаза твои были в заднице.

— Ладно, не ругайся. Что-нибудь придумаем.

— Придумаешь! — и пошла, недовольная, в дом.

А Карпо взял да и придумал.

Он снял с крыши с каждой стороны по четыре ряда черепицы, сорвал латы и как бы удлинил каждую крокву — прибил бруски с напуском над стеной. Снова положил латы и покрыл черепицей. Крыша, правда, получилась как бы вогнутой, хата словно крылышки чуть приподняла, но зато сток теперь нормальный, стены в непогоду замокать не будут.

— Уля, иди погляди, — позвал он жену, уверенный, что она одобрит его смекалку и работу.

Вышла Ульяна, встала на противоположной стороне улицы, долго смотрела молча, качала головой.

— Ну что? — не выдержал Карпо.

— Забыла, как называется… У Микиты в книжке китайская хата нарисована…

— Фанза? Был в Китае в войну, видел, ну и что?

— Какая там хванза. Богода?..

— Пагода, — подсказал Карпо.

— Во-во. Так вот это ты сделал.

— Придумала, — обиделся Карпо. — И совсем непохожа. А потом, красота нам нужна, чи шо? Было б крепко да тепло.

Однако критика жены задела Карпа, и вскоре он снова снял черепицу с крыши с той стороны, что выходит во двор. Удлинил еще метра на два навес — большой такой козырек получился. Снизу столбами его подпер. Пространство между столбами до половины кирпичом заложил, а верхнюю часть застеклил. Получилась веранда.

Веранду эту Карпо стеклил, уже когда белые мухи полетели. А красил только на следующее лето.

Так Карпо неожиданно в поселке обогнал многих и многих. Редко у кого веранду встретишь, а у Карпа есть. Теперь летом семье Карповой благодать: обедают и ужинают они на веранде — светло и прохладно, прямо как на даче.

На этом шлакобетонная история закончилась. Но она не последняя из строительных историй, у Карпа их было много. Можно было бы рассказать еще, как Карпо выкопал у себя в саду колодец и внутренность его облицевал цементными кольцами, которые частью сделал сам, а частью привез из оставшихся на работе. Делали под железнодорожной насыпью водоспуск — трубу из бетонно-асбестовых колец. Когда сделали, кольца остались. Какие с щербатинками, какие с трещинами. Брак, одним словом. Карпо их прибрал и определил в дело.

Можно было бы подробно рассказать о колодце, но это только удлинило бы нашу повесть. Да к тому же колодезная история у Карпа закончилась неудачей. У нас в поселке с водой плохо, во всех колодцах она жесткая, невкусная, для варева и стирки не годится. Носят воду бабы издалека — из школы, что стоит на выгоне. Там колодец глубокий, бросишь, бывало, камешек, и пройдет много времени, пока услышишь всплеск. Вот и задумал Карпо выкопать у себя такой же. Копал, копал, воду достал, но она оказалась, как и везде, плохой…

Так что эту историю можно и опустить. Тем более что нас ждет еще другая сторона Карповой жизни.

Дело в том, что Карпо всегда держал в своем хозяйстве какую-нибудь живность: кур, корову, поросенка. Коз держал. С козами он связался, когда с коровой стало невмоготу: корм добывать стало трудно. Карпо ликвидировал корову и завел козу. Эта скотина неприхотливая, корму ей надо мало, а молока хоть немного, но дает, есть чем забелить борщ, есть чем помаслить кашу.

Кстати, в козьем деле Карпо был новатором. Потом уже и другие переняли его опыт. И переняли так, что коз на нашей улице в короткое время развелось немыслимое количество и некогда зеленая окраинная улица наша быстро превратилась в пустыню. Вся растительность в палисадниках — желтая акация, жасмин, сирень и прочее, — все было съедено начисто. Листья на деревьях остались — рукой не достать: ниже козы все ощипали, обглодали. Зато имена им давали ласковые, девичьи. Вечером, бывало, только и слышишь: «Майя, Майя!..», «Клара, Клара!..», «Феня, Феня!..» Даже Анжелика одна была — длинноногая, стройная, гордая и кокетливая. Масти она была неопределенной, вдоль белой мордашки проходила темная полоса, расходящаяся к рогам. Ресницы длинные, черные. Красавица, словом. Помнится, хозяин из-за красоты и держал ее, потому что другого проку от нее никакого, молока — как от козла.