По обе стороны Днестра

— О кооперативе ты уже говорила, тетка Параскица, — недовольно остановил ее председатель сельсовета.

— А мне вот интересно послушать, товарищ Мунтяну. Мы вас слушаем, продолжайте, не стесняйтесь, — секретарь обкома подбодрил замолкнувшую было женщину, и та выложила все, что думала о кооперативе, о своем колхозном бригадире, пьянице и сквернослове, и еще кое о чем.

— Кто еще желает слово сказать? — секретарь обкома поднялся на крыльцо. — Не стесняйтесь, товарищи колхозники, говорите все, что думаете. Не только мне, секретарю обкома, но и вашим руководителям, — он указал на стоящих рядом Мунтяну, Гонцу и Чобу, — будет полезно услышать.

— Я желаю! — раздался негромкий простуженный мужской голос.

— А вы сюда идите, поближе, пусть все видят и слышат, — позвал его секретарь.

На крыльцо взошел крестьянин в рваном полушубке. Он молчал, ища слова. Наконец произнес:

— Это что же получается, не могу никак в толк взять. Советская власть — самая справедливая власть, и потому все должно быть по справедливости. А у нас как получается? Вот, к примеру, возьмем меня. Пусть скажут, — он повернулся вполоборота к начальству, — случался ли день, когда бы я не вышел на работу? Или отказывался?

— Да что там… Знаем мы тебя, работящий мужик, безотказный, раздалось из толпы.

— А раз так, то почему я получил за свой безотказный труд столько же, сколько, к примеру, Карауш Панфил, а он, это всем известно, больше на своем приусадебном участке потел, чем на колхозном поле. Несправедливо, неправильно это. Прошу учетчика показать мою трудовую книжку, хочу своими глазами увидеть, что там записано, а у него, оказывается, и нет вовсе никаких книжек. Всем одинаковые трудодни записывает.

— Правильно говоришь, Танас, — послышались одобрительные возгласы. Нет порядка у нас в колхозе.

Заговорили все разом, перебивая друг друга, словно только и ожидали приезда городского начальства, чтобы высказать наболевшее. Секретарь обкома вслушивался в общий разговор, а когда люди выговорились, сказал:

— Во всем разберемся, товарищи колхозники, для этого и приехали. И в ваших колхозных делах, и в том, что произошло ночью на Днестре. А потом встретимся снова и поговорим. Теперь спокойно возвращайтесь по домам. Люди стали неохотно расходиться. — А у нас с вами, — секретарь обернулся к сельским руководителям, — разговор только начинается.

Мунтяну достал из кармана шинели ключ и отомкнул висячий замок на дверях сельсовета. В кабинете председателя было холодно, почти как на улице, и он, проклиная про себя ночного сторожа деда Гаврилу, поспешил в сарай за дровами. Промерзлые насквозь дрова разгорались медленно, и Мунтяну, чертыхнувшись, отвинтил крышку керосиновой лампы и плеснул керосина в печь. Пламя вспыхнуло, печь загудела, и в комнате сразу стало уютнее. Покончив с растопкой, он сел за свой накрытый зеленым, заляпанным чернильными пятнами сукном стол. Позади него на стене висел огромный портрет Котовского. Художник-самоучка изобразил прославленного героя в седле, на его любимом Орлике, с обнаженной шашкой в вытянутой руке. Все расселись на добротных резных стульях, перекочевавших сюда из помещичьей усадьбы и резко контрастирующих с убогим убранством помещения.

Секретарь обкома не спешил начинать, с интересом разглядывая портрет.

— Рассказывай, председатель, — наконец сказал он, — что у вас ночью приключилось.

— Да вам уже, верно, доложили, товарищ секретарь обкома. — Мунтяну встал, однако Слободенюк жестом оставил его сидеть. — Ушли, гады недобитые, к своим боярам на ту сторону. Сволочи, кулацкое отродье… Недоглядели…

— Кто конкретно недоглядел, товарищ Мунтяну? — секретарь очень внимательно посмотрел на него.

— А я конкретно, товарищ секретарь обкома. Пограничники, кто же еще. А еще говорят — граница на замке. А замок, оказывается, запросто открывается. Я бы эту контру недобитую в гражданскую этими руками перестрелял, — он вытянул вперед большие натруженные руки с короткими узловатыми пальцами. Желваки на его худом небритом лице жестко заиграли.

— Пограничников мы пока оставим, там разберутся, — вступил в разговор один из незнакомцев в кожанке, тот, что был постарше. — Сколько всего ушло и кто поименно?

— Мы с ними, — он кивнул в сторону Гонцы и Чобу и пояснил: — это председатель местного колхоза и секретарь партячейки, — всю ночь по селу ходили, выясняли. Человек шестьдесят наберется. Пока точно сказать затрудняюсь.

— И все они — кулаки? — секретарь обкома испытующе посмотрел на председателя. Тот не спешил с ответом.

— Нет, товарищ секретарь обкома, не все. Большинство, конечно, кулаки, но есть и середняки, и даже бедняки, самые лодыри, бездельники и пьяницы, из подкулачников.

— Постарайтесь вспомнить, — снова вступил в разговор мужчина в кожанке, — не видели ли в последнее время в селе подозрительных или просто посторонних людей.

Ответил Чобу:

— Если бы видели, сразу бы доложили на заставу. Понимаем, что на самой границе живем. Не одного контрабандиста помогли задержать.