По ту сторону от тебя

Наверное, ему не нравится то, что он видит. Я понял, что мы можем бесконечно переставлять фигуры на доске, являющейся жизнью, но только я решаю, каким будет следующий ход. Условия игры меня не устраивают. Я не хочу больше чувствовать, как груз прежних ошибок тянет меня назад. Я не хочу больше сомневаться и пытаться заслужить одобрение.

Я очень старался жить так, как другие, принимая заложенную в генах модель поведения в обществе. Черт, я даже женился. Хорошее дело «браком» не назовут. Все слышали эту ироничную поговорку. Я же решил дать шанс нашему с Моник безумному пьяному поступку.

И я снова старался. Все вокруг говорили, что я должен нести ответственность. Мама, бесчисленные родственники, Маша, черт бы ее побрал.

Я старался и нес ответственность….

С Моник было непросто. Первые месяцы мы продержались на мощном сексуальном влечении. Я не обращал внимания на некоторые странности в ее поведении. Не замечал ее тяги к саморазрушению. Она была похожа на того меня, которым я был несколько лет назад. Первые три месяца мы были счастливы, беспечны. Я работал, возвращался домой, где меня ждала Моник в красивом белье, и готовая делать все, что пожелаю, до самого утра. Иногда мы ходили в клубы и на вечеринки, она часто напивалась, но вела себя так раскованно и вполне осмысленно, что я не видел в этом проблемы. Я больше не был тем идиотом, который бросил в специфическом заведении с определенной направленностью свою девушку в невменяемом состоянии, за что тогда мы оба поплатились. Кстати, после Италии мы с Карлой больше не виделись. Я слышал, что она часто меняет бойфрендов, употребляет наркотики и катится по наклонной. Не могу не чувствовать вины за то, как повернулась ее жизнь. Но сделанного не вернешь, не исправишь.

Мы с Моник жили весело и легко, пока она внезапно не пропала на три недели, отключив все телефоны, не оставив ни одной зацепки, ни слова объяснения. Я даже в полицию обратился, и именно тогда выяснилось, что женщины по имени Моник Лоран не существует. У меня в голове не укладывалось, как подобное возможно. Я позвонил в больницу, где мы познакомились, и выяснил, что ее документы не проверяли, так как она платила наличными и не пользовалась страховкой. Ее никто не навещал. Это был тупик.

Я пропадал на сьемках и никогда не задумывался, чем занимается в свободное время моя жена. Моник говорила, что она рисует. Я проверил ее мольберты, и действительно нашел несколько новых набросков залива, но за четыре месяца она могла нарисовать гораздо больше. Ее вещи, одежда, косметика, все осталось на своих местах. Словно она только что вышла в магазин или на утреннюю пробежку. И это пугало больше всего. Я каждый день проверял сводки, я звонил периодически во все больницы. Она словно под землю провалилась.

Спустя три недели я проснулся утром и обнаружил ее в кресле в дальнем углу комнаты. Она выглядела жутко. И была явно не в себе. Уже позже, в больнице, куда отвез Моник, по результатам ее анализов выяснилось, что в венах моей жены течет чистый алкоголь и героин. Я не знал, что делать. Как реагировать. Моник пришла в себе через неделю, проведенную под капельницами. Она сказала, что была в Вегасе с другими вольными художниками. Уехала, поддавшись порыву. Творческая личность и все такое. Я не уточнял подробности. Я просто оставил все, как есть. Моник умоляла простить ее, и обещала, что больше подобного не повторится. Я… поверил. Она осталась в клинике еще на неделю, и потом я забрал ее домой. Конечно, отношения изменились. Я требовал объяснить, почему она живет по фальшивым документам. Она упорно молчала. Мы ругались почти каждый день. Потом как-то смирился, пытался понять ее, быть внимательнее и нежнее….

Но через два месяца она снова пропала. И все по кругу. Я нашел ее в больнице с передозировкой. И тогда только Моник призналась, что была замужем, что ее муж и ребенок погибли в автомобильной аварии, что от горя у нее крыша поехала, и она опустилась на самое дно, в полицию загремела. Потом в реабилитационный центр. Хотела начать жизнь с чистого лица. А еще оказалось, что ей двадцать шесть лет, и она три года до свадьбы отучилась в Гарварде. Я был в шоке, но меня переполняло сочувствие. Конечно, я не мог ее бросить. И вот почти четыре месяца мы живем в хрупком согласии. Моник устроилась на работу. Стала говорить о детях, а я… я не хочу детей. Я не уверен, что, вообще, готов прожить с ней еще хотя бы год. Даже секс потерял первоначальную привлекательность. Иногда ей все еще удается всколыхнуть мой интерес, но внутри что-то сломалось безвозвратно после еще первого исчезновения. Я не мог ей доверять, и это сложно исправить.

Мои старания и ответственность, к которой все призывали, привели только к тому, что я понял, что живу не с той женщиной. И мне жутко и страшно, что моя жизнь пройдет вот так… в борьбе с ее тараканами.

Когда Моник неделю назад сказала мне, что ей срочно нужно ехать в Руан, оформлять наследство от дальней родственницы, я вздохнул с облегчением. Я уже знал, что вылечу раньше, мне нужен был повод и удобный момент.