По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

То, что большинство «политиков» считали эту угрозу абсолютно реальной, совершенно очевидно. Ведь сам Ретюнин, а также, к примеру, десятник Владимир Соломин, сметчик Афанасий Яшкин были уже «вольняшками», а у многих других участников восстания срок заключения подходил к концу. Им просто не было никакого смысла бунтовать, тем более в достаточно «уютном» лагпункте, которым «рулил свой человек». Рассказывая о восставших, Михаил Рогачёв пишет: «Нужны были исключительные обстоятельства, чтобы заставить этих людей объединиться с оружием в руках. Таким обстоятельством были слухи о скорых расстрелах, которые поддерживал Ретюнин». После разгрома восстания Яшкин рассказал на допросе о словах Ретюнина: «А чего мы теряем, если нас и побьют? Какая разница, что мы подохнем завтра или помрём сегодня, как восставшие… Я знаю, что нас всех хотят погубить голодной смертью… Вот увидите, скоро в лагерях один другого будет убивать, а до этого существующая сейчас власть всех заключённых по контрреволюционным статьям перестреляет, в том числе и нас — задержанных вольнонаемных».

Однако речь шла не только об опасности для «контриков». По лагерям распространялся слух, что в самом ближайшем времени начнутся расстрелы заключенных по примеру 1938 года — без суда и следствия, причем санкции эти коснутся не только 58-й статьи, но также 59-й и даже некоторых категорий бытовых статей. Осведомитель из числа заключённых по кличке «Инженер» уже после разгрома восстания вспоминал: «В разговоре со мной Дунаев указал на следующее: в Печорстрое уходят целые командировки, предварительно разоружая охрану и забирая с собой винтовки и пулемёты. На самой Воркуте создан центр по противодействию и предотвращению возможных расстрелов заключённых. Детали не помню, но материал об этом мною передан Уполномоченному Опер. Чек. Отдела в Усе». Правда, сам уполномоченный отрицал получение подобных сигналов от «Инженера». Однако несомненно, что психологическое напряжение среди массы осуждённых нарастало с каждым днём.

Возникает резонный вопрос: насколько обоснованы были эти опасения? Возможно, они являлись абсолютно беспочвенными? Так, например, считает полковник Станислав Кузьмин, профессор Академии МВД РФ: «Циркулировали не имевшие под собой никакого основания слухи о том, что неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы, как в 1937–1938 годах».

Между тем разговоры о ликвидациях заключённых имели под собой основание. В первые месяцы войны из Центральной России и других регионов, которые могли быть оккупированы фашистами в первую очередь, были эвакуированы 27 лагерей и 210 колоний с общим числом около 750 000 заключенных, а также 272 тюрьмы, в которых содержалось 141 527 человек. При этом, согласно справке Тюремного управления НКВД СССР от 24 января 1942 года, 9817 заключённых были расстреляны в тюрьмах, 674 — расстреляны конвоем в пути следования при подавлении бунта и сопротивления, 769 — незаконно расстреляны конвоем в пути, 1057 — умерли в пути следования. Существуют свидетельства, что под влиянием возникшей паники заключённых не эвакуировали, а расстреливали без суда и следствия. По неподтверждённым данным, во время стремительного наступления немцев на Ростов под Таганрогом были подожжены теплушки, в которых находились заключённые, и люди заживо сгорели. Даже если это не так, то слухи об этом активно циркулировали в массах.

Особое внимание уделялось уничтожению арестантов, которые, с точки зрения советского руководства, ни в коем случае не должны были попасть в руки гитлеровцев. Например, приказ № 2756 от 18 октября 1941 года предписывал специальной группе сотрудников НКВД выехать в Куйбышев для расстрела 21 «врага народа», а попутно расстрелять ещё четверых в Саратове. Соответствующие списки утверждал лично Сталин, составляя их вместе со своими соратниками Берией, Маленковым, Молотовым, Ворошиловым, Хрущёвым… Можно хотя бы вспомнить расстрел 153 политзаключённых Орловской тюрьмы 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом. Среди погибших — лидер эсеров Мария Спиридонова, её муж Илья Майоров и другие видные деятели партии социалистов-революционеров.

Впрочем, у заключённых Воркутлага в памяти сохранились куда более близкие и страшные события. Краевед Рогачёв прямо упоминает о них: «Перед угрозой массового истребления, как это было во времена “кашкетинских расстрелов” 1938 г., у заключённых была более важная задача — добыть свободу и спасти свои жизни, что казалось возможным, если попытаться выступить организованно и с оружием в руках».