По закону – привет почтальону

ТЁМНЫЙ ЗАЛ

1.
Конечно, я – пристрастное лицо,
мои оценки крайне субъективны
и примитивны думанья о пользе
и о вреде, о доблести и чести,
о поклонении таким головорезам,
как Македонский с дикою ордой,
которые сработали на славу,
развешивая трупы вдоль дорог
на солнцепёках, чтоб гудела вонь
и подавляла дух сопротивленья, —
не хуже кадра номер двадцать пять!..
Опять же – феномен Наполеона,
который взял бы запросто в Европу
и нас, когда бы не мороз, Кутузов,
пожары, партизанщина, глубинка
и русский дух, болтавший по-французски, —
сейчас бы все мы были европейцы.
Сдаваться надо, а не побеждать,
тогда и нас навеки окультурят.
Ну что она с издёвкой тут молотит?!.

2.
– Ах, Боже, до чего же он красив!
Пожалуйста, верните нам Дантеса! —
Механику сказала виконтесса,
В виду имея диапозитив.

Механик возвратил Дантеса профиль,
И тёмный зал, где это шло кино,
Дышал, как будто варится давно
И выкипает на плите картофель.

– Медальное лицо! Порода! Блеск!
Очарованье благородной силы!..
– Такого любованья дикий всплеск
Убийцей Пушкина?.. Да никогда в России!.. —

Я молвила с улыбкой ледяной,
Когда меня спросили по-французски,
Проходят ли воистину по-русски
Дни Пушкина… Он был невыездной,
В стране их не был, где классические блузки.

И кстати, – я шепнула им, – Дантес
Плюгав и слабоват для русской плоти,
А Пушкин – он большой деликатес!..
(Ну что она с издёвкой тут молотит?!.)

За это Питер Норманн[2] подарил
Мне плёнку, где Ахматова вздохнула,
Читая «Реквием»… От Этны до Курил —
Нет глубже вздоха этого и гула.

Мокрый вбегает мышь,
выглядит он омегой.
– Ну что? – говорит. – Не спишь?
То-то же, больше бегай!

Свечу задуваю, в шторах
бабочка засыпает,
считая слонов, которых
за шторами дождь купает.

На слонах поют украшения
о том, что после крушения
утопленники на рынках
торгуют силой внушения.