Почти 70

МОЛФ УБИЛ НУРИКА АТМОСФЕРА НАКАЛЕНА

Все.

Глава ?

Я здорово подружился с алкоголем. Когда грустно — виски. Когда грустно — вино. Когда грустно — пиво. Когда совсем хреново — водка. А грустно мне было очень часто. Целый месяц я работал, таская тяжелые ящики со всяким дерьмом, расставляя продукты на полках, убирая в магазинах, открывая дверь каким-то мажорам, а потом целый месяц сидел дома и заливал в себя горечь.

Я ни разу не сходил на его могилу. Все время доходил до входа в кладбище, а потом поворачивал и шел куда-нибудь в другую сторону. Я не могу это объяснить, решение принималось где-то внутри. Хотя кого я обманываю? «Внутри» — больше не существовало, не могло уже существовать. Кто-то назвал бы это душой, но не я. Может, она когда-то и была, но больше ее нет. И черт с ней.

Так шли целые годы. Я ничего не менял.

Почти пятьдесят.

Когда-то черные волосы на моей голове стали совсем седыми. А я и не заметил этого. Это звучит совершенно по-идиотски. Как это, скажете вы, кто-то мог не заметить, что он постарел? А вот так. Я был стариком уже в двадцать пять, что говорить о пятидесяти? Но мне насрать — что двадцать, что пятьдесят.

— Как мама? — спросил я у отца.

По телефону, конечно. Я не видел их с того самого дня, когда убежал с кладбища. Когда я напивался — я думал, что поступаю неправильно, винил себя. Но начинался новый-старый день и я понимал, что ничего такого не сделал. У них хватало своих проблем. А мама. Она не плакала на кладбище, но отец говорил, что она не сказала ему ни слова. И я не понимал этого. Он-то тут при чем? Она иногда звонила мне, очень редко, но все же. Каждый раз мы разговаривали не дольше двух минут, мама больше не кричала, никогда. Во всяком случае, я не слышал.

— Она неплохо, но рак добрался до мозга, и временами ей совсем худо. — говорил отец.

Рак пришел уже давно. Он постоянно отступал, словно желая, чтобы она помучилась подольше. Но теперь, похоже, взялся за маму основательно. По словам отца, ей было все равно. У нее давно был новый муж, вернее просто мужик, с которым она жила. Однако, когда появился рак, отец частенько к ним наведывался, чему тот второй мужик не возражал. Это очень странно.

— И сколько ей осталось?

Я смирился с тем, что несомненно умру сам, почему же я не должен смириться с тем, что и мама умрет, только раньше?

— Точно никто не говорит. Но прогнозы не слишком утешительны.

Она уже несколько месяцев не вставала с постели. Я понимал, что скоро наступит конец. Но это не самое паршивое. А знаете что? То, что я настолько отвык от этих людей, что мне было все равно. Поэтому, когда однажды батя позвонил и сказал:

— Мама умерла.

Я просто ответил:

— Спасибо, что сказал.

А сам пошел и нажрался так, как до этого не нажирался никогда. Хотя, кому я вру? Нажирался.

Вот так и уменьшалось количество людей, хоть как-то со мной связанных. Они умирали, оставляя меня одного. Почему не умирал я? Не понятно. Но я жил себе. Жил, как раньше.

Почти пятьдесят.

Вернее сорок шесть. Мне было сорок шесть, когда она умерла. Это я точно помню.

И даже тогда я не стал ничего менять. Просто плыл по течению, наслаждаясь холодными водами жизни. Естественно, иногда встречались камни, о которые меня било, ну и что? Иногда мне нужна была такая встряска, чтобы понять, что я еще живой.

Знаете, когда я понял, что я — самое настоящее ничтожество? Когда устроился работать в какой-то занюханный ларек. Мне объяснили, что нужно делать, я ответил, что согласен. Я просто сидел там целый день, слушая музыку, пока в окошко не стучал очередной туповатый школьник или какой-нибудь тип в костюмчике с галстуком.

— За семьдесят есть? — спрашивал кто-то.

— Есть за семьдесят пять.

— Давай.

Они выкладывали деньги, а я доставал из-под прилавка серебристый пакетик, на который до этого лепил наклейки типа «Фен-шуй аксессуар». Такой бизнес процветал, потому что менты не могли вообще ничего сделать. Единственное, на что они способны — это изъять весь товар, который находится в ларьке, а его, должен сказать, всегда было мало, потому что мы тоже не идиоты, не хранили все в одном месте. Вот, например, изымают менты один такой пакетик у нас, отправляют его на экспертизу. Там они сверяются, есть ли такое вещества в списках. Если нет, то они отправляют его еще на какой-то анализ, чтобы узнать, психотропный это препарат или нет. Если да, то его добавляют в списки. И что? Пока они делают все эти штуки, состав вещества успевает смениться раза три минимум, поэтому предъявить ничего они нам не могут. Примерно так мне объяснили схему, когда я устроился сюда на работу.

Понимаете? Я продавал наркоту, как горячие пирожки.

Чайка курил именно такое говно.

Вот почему я ничтожество, понятно?

А я сидел там и писал на пакетиках всякие буквы. H — 50 гривен, R — 70 гривен и X — 195 гривен.