Почти 70

А на экране появилась какая-то реклама, которую я еще ни разу в жизни не видел, должно быть, что-то новенькое. Камера медленно приближалась к телевизору, который стоял на небольшом столике, совсем как у меня. Но тут телевизор в буквальном смысле открыл свой глаз, задев ресницами объектив. В комнате стало светло как днем, а на экране-глазе появилась еще одна картинка. Камера приближалась к мужчине, который сидел спиной к ней. Он тоже смотрел телевизор, не замечая чужого присутствия. Дежавю — вот, что почувствовал в тот момент. Это все было до боли знакомым. Я ощутил что-то твердое на спине, что-то, что уперлось мне в лопатку. Мужчина в телевизоре дернулся, соскочив с дивана, и я сделал то же самое, пытаясь понять, что это такое. Но за спиной ничего не было. Пусто. Как всегда. Но сердце продолжало бешено колотиться, а на экране моего телевизора появились помехи, от которых у меня заболели глаза. Они не просто болели, казалось, они сейчас взорвутся. Но они не взорвались, потому что я закрыл их и стал чесать ладошками, а когда открыл, чуть не лишился чувств. Я стоял перед огромным полупрозрачным стеклом. А за ним я видел себя, уткнувшегося в это стекло. Хотелось закричать, но вместо крика вырвалась фраза: «Лишь утратив все до конца, мы обретаем свободу». Я стоял посреди грязной кухни и держал за руку Эдварда Нортона, который корчился от боли. На моих руках были перчатки, но голос принадлежал не мне, а повернув голову назад, я снова увидел себя, все также уставившегося в чертово стекло, которое заперло меня здесь. Я помню этот гадкий фильм, теперь он уже не кажется мне таким замечательным как раньше. Нортон вроде бы успокоился, теперь он лежал на спине и гладил свою руку, надеясь избавиться от боли. А я взял первое, что попалось под руки, и швырнул это в стекло. Это была банка из толстого стекла. Она врезалась в экран, и там появились две тоненькие трещины. Хочу отсюда убежать, хочу убраться, но ноги словно мешки, набитые ватой. Это сон. Так и есть. Чтобы проснуться – достаточно попытаться убежать, если ты не сможешь сдвинуться с места, ты точно спишь.

Я вынырнул из сна, как из-под воды. Хватая воздух, как рыба на суше, я открыл глаза и вскочил с дивана. Дома, снова дома. Нет никакого стекла, я выбрался. Это был всего лишь сон. Часы показывали 9 утра, не помню, когда уснул. Но телевизор еще работал. Я посмотрел на него и мурашки начали новый танец на моей спине. В самом центре экрана виднелись две тонкие трещинки, которых раньше не было. Они появились ночью. Потому что я кинул банку в экран. Бред. Еще чуть-чуть и ты окажешься в одной палате с терминатором и Наполеоном. Но трещина была, она была такой же реальной, как и солнце, которое нагло лезло со своими лучами мне в окно.

4

— Ты уволен, — говорит толстый мужик, которого я вижу впервые.

— А почему?

— Потому что здесь больше не будет никакого кафе.

Я работал за барной стойкой в одном круглосуточном кафе недалеко от моего дома. Работа простая, к тому же в баре есть несколько телевизоров, которые висели с двух сторон возле стены. Круглыми сутками там крутились клипы всяких недомузыкантов. В общем, меня все устраивало, а теперь какой-то толстяк говорит, что я уволен.

И вот он стоит, весь такой важный, одет с иголочки, а перед ним я – непонятно кто вообще такой. Поэтому я беру и харкаю в его чистую, идеально поглаженную розовую рубашку. «Приду домой и буду смотреть телевизор, может быть, трещины исчезли», - думаю, стараясь выбежать из кафе как можно скорее. Но он не погнался, стоит где и стоял, удивленно выпучив глаза. А я просто бежал, бежал и бежал, не обращая внимания на то, что дышать становилось все труднее. Мне хотелось убежать от этого, от толстяка и всего мира. Залезть обратно в ящик и не вылезать оттуда никогда. И тут…не сказать бы, что перед глазами пронеслась вся жизнь, но я вспомнил одного парня, с которым учился в школе. Он постоянно со всеми спорил, вечно пытался доказать свою точку зрения, которая якобы не совпадала с другими. Он переговаривался и не соглашался со всеми, в то время, как я молча сидел на последней парте, рисуя Барта Симпсона, который пялит свою сестру. Но я почему-то вспомнил именно его, наверное, потому, что его тоже сбила машина. И последнее, что я услышал, — это как открылась дверь автомобиля, и кто-то шумно подбежал ко мне, пытаясь разбудить, но мне не хотелось открывать глаза. Потому что я все еще продолжал бежать.

И это все

Не сказать, что я был рад, когда пришел в себя.. Я был в самой обычной больничной палате с мрачными стенами и высокими потолками. Руки и ноги были целыми, во всяком случае, они не болели, чего не скажешь о голове, которая невыносимо трещала. И было так тихо, что сначала мне показалось, что я оглох, но скрипучая кровать развеяла эти мысли. Моя одежда лежала возле кровати на табуретке. Я поднялся, натянул штаны, накинул куртку и обулся. Коридоры были пустыми, как и пост медсестры. Я заглянул в соседнюю палату, но и там тоже никого. И пошел домой.