Под сенью исполинов

– Человек… вот дела!.. – женщина отняла руку с зажимом, только что вспоров полуистлевшую, уже почти серую ткань на голове.

На столе лежал человек! Губы, нос, глаза, уши – полный аналог homo sapiens! Его «шлем» истаял раньше, чем его вскрыли до конца. Но явившийся череп был вполне обычным, и, как и у космопроходцев ранее, на нём целиком отсутствовали волосы. Разве что росту труп был немалого – даже выше Бурова.

Рената вообще отложила зажим. Утратившая глянец поверхность провисала и растягивалась, расползаясь на сотни тонких, одинаковых нитей. Это происходило с обоими пришельцами. Спустя каких-то три минуты, на лабораторных столах лежали два высоких, бледных мужчины…

– Гляньте, как они похожи!.. Они ж…

– Абсолютные копии… – договорила за Ивана Рената, почти безразлично глядя на близнецов.

Глава 24. Совещание

По кухне разнёсся свист, хоть на носике чайника в помине не было свистка. Ни на настоящем, родом с киевской барахолки, ни на этом, для натуральности чуть закопчённом и слегка поцарапанном сбоку.

Кухня была как в тумане. Очертания нехитрой мебели отчего-то расплывались, стоило сфокусироваться на них. За окном вообще творилось чёрт-те что. Саныч никогда не видел тут ничего подобного. «Снаружи», вместо перманентного столичного пейзажа, густо клубилась синеватая хмарь. Точно в замедленной съёмке её пронизывали фиолетовые росчерки заторможенных молний; будто они находились не на выдуманной кухне, а на борту планера, залетевшего вдруг в странный грозовой фронт.

И Вандал пил чай. Он прошёл обратно к столу, налил и себе, и Санычу, затем сел всё с тем же мёртвым выражением на мраморно-бледном лице. Поднёс чашку к губам и отпил. Точнее, попытался – кипяток обдал сомкнутые губы и потёк по подбородку. Вандал этого даже не заметил.

Осознание, что он никак не может проснуться, пришло давно. Зелёная кухня не знает понятия времени, но Саныч слишком много часов провёл в виртуальном пространстве, чтобы его можно было так вот запросто спеленать, отрезать наглухо от связи с реальностью. Он прекрасно понимал – что-то не так…

Вандал раньше не делал ничего, помимо исполнения просьб творца зелёной кухни. И всегда отвечал, стоило тому спросить. Но не в этот раз.

Мысли путались. Не мысли даже – заготовки. Они спотыкались друг об друга, наслаивались, перемешивались и гудели. Лишь изредка удавалось выудить что-то внятное, оформленное хотя бы наполовину.

Проснуться. Нужно очнуться. Почему так тяжело? Холодильник не гудит. Всегда гудел. Он пьёт чай. Сам. Не было раньше. Жутко.

Саныч подошёл к окну. Причудливые формы клубящейся дымки завораживали. Казалось, если вглядеться, можно различить силуэты… Да, смазанные тени людей, медленно, вяло бредущих в одном направлении.

Неожиданно кухню сотряс грохот, Саныч резко обернулся. Грохот повторился, перемешавшись с треском, очень похожим на электрический, послышались крики. Сквозь щели двери просочились глухие обрывки фраз:

«…сюда!.. кислород!.. на реаниматор!..»

За дверью быть не может никаких звуков!.. Там нет вообще ничего!..

Минута сомнения, расплющенная вновь навалившейся тишиной… Решившись, Саныч подошёл к двери. Взялся за ручку – холодная, обжигающе-холодная сталь. И почти уже потянул её на себя.

Но не успел: зелёную кухню внезапно прорезал луч слепящего света.

***

Раза три он приходил в себя и снова проваливался в беспамятство. И всегда, за миг до отключки, думал – только бы не угодить обратно на кухню!.. Но вокруг лишь теплела тьма… Старая знакомица обволакивала и убаюкивала наэлектризованное сознание, как мудрая, терпеливая мать.

Набравшись сил и окончательно отойдя от болезненно-тяжёлого сна, Саныч позвал Вику. Прелестная девушка не отходила он него, точно дочь родная. Хоть он и не мог видеть её, но точно знал, ощущал её присутствие около реаниматора. Иногда, казалось, даже слышал тоненький голосок, сидя за псевдомраморным столом в компании мёртвого друга…

Но Вика не отозвалась. Саныч огляделся и понял, что лежит на кушетке, а его место на аппарате интенсивной реанимации занято кем-то другим. Что-то случилось…

В голове звенела пустота. Взгляд туманился, а постоянная тошнота сделалась чем-то неотъемлемым. Он долго лежал один – никто не входил. Ни к нему, ни к тому, кто оказался на реаниматоре.

«Ординатор», – голос Вандала в голове заставил вздрогнуть. Нет, наоборот: это же у Вандала голос бестелесного!..

Саныч ничего не ответил «явившемуся» на призыв Ординатору. Со смесью горечи и облегчения он вспомнил, что больше не командир, и на проекцию дуального восприятия права не имеет. Оставался простой импульс…

Нога выглядела приделанной, казалась каким-то протезом. С трудом приподнявшись, Саныч ощупал сухую, выбеленную кожу: она шелушилась и отслаивалась как при ожоге. Ничего не чувствуя, надавил сильнее. Твёрдая корка вдруг хрустнула, и прямо под коленом образовалась небольшая вмятина в обрамлении множества мелких трещин, из которых проступили капельки желтоватой сукровицы. Это было похоже на надтреснутое сырое яйцо…