Под волнами Иматры

– А видите ли, тут опять свой расчет: Кудринский приехал, как его просили, поздно вечером. Вряд ли кто мог разглядеть его, Он, согласно просьбе своего друга, зашел в гостиницу, записался в книге для приезжающих и, не заходя в номер, прежде всего, отправился на водопад. Эдельман, знавший финский язык, – он нарочно его изучал на этот случай, – скрывался в ближней деревне и явился на место свидания никем не замеченный. Ах, да! При Кудринском все время в качестве слуги-друга был Зальц… Таким образом, Уокеру и Эдельману было известно все, что ни делал этот несчастный… Когда там, на водопаде, все, так или иначе, было кончено, в гостиницу явился Эдельман, с той поры преобразившийся в Кудринского… Этим он, так сказать, подтверждал, что Кудринский живым и невредимым вернулся с водопада. Его видели до и после посещения Иматры, а если и выброшен был труп – то кто бы мог сказать, чей он… Все оправдалось. Иматра выбросила труп, обезображенный до неузнаваемости. Никаких подозрений не возникло, все сошло как по маслу, только одному кельнеру кинулась в глаза странность: пошел как будто один, а возвратился другой. Но и этот долгое время ничего не говорил. Между тем разыгралась трагедия с вашим отцом. Всю дорогу от Москвы вы ехали в отдельном купе, но рядом с вами в том же вагоне находились: с одной стороны Зальцы, муж и жена, с другой – Морлей и Никитин. У обеих пар в кожаных мешках было по ядовитой змее, из тех, чей яд не оставляет по себе следов. В стенках вагона негодяи проделали отверстия; чтобы впустить в них змею, достаточно было приложить открытый мешок и пропустить змею, а чтобы удержать ее – у негодяев припасены были особые распорки, которыми они всегда могли ущемить гадину. Вы слышали сами свист и шипенье. Это Никитин подпустил к вашему отцу ужалившую его в ногу змею… Вот и все… План выполнен был безукоризненно, но в нем оказалась некоторая задоринка. Вашего отца ужалила ядовитейшая из индийских змей – кобра. Когда же нужно было вернуть ее обратно в мешок, не удалось захватить ее, как нужно, распоркою, и часть ее туловища оказалась вне мешка. Спасая себя, действовавший с коброй Уокер выбросил ее за окно, и она найдена была через несколько дней несчастным Кондратьевым. Когда пошли толки, Никитин, живший под именем мастерового, отправился на окраину, где обитали железнодорожные рабочие, и там узнал грозную для всех новость. Появление змеи, по всей вероятности, так и осталось бы необъясненным, но Кондратьев нашел в вагоне оброненную вашим отцом карточку настоящего Кудринского. Это угрожало уже полным крушением всего плана. Тогда Никитин, всегда носивший у себя на груди в кожаной сумке вторую змею – песчаную гадюку, – решился сам действовать. Он узнал от Кондратьева, что тот передал фотографию жене. Выручить ее не удалось. Хотя сцепщик и бегал к жене за нею, но воротить ее не пришлось, так как та отдала карточку жившей в Петербурге дочери. Но Кондратьева была баба грамотная; она прочитала подпись на карточке, а это, как ясно поняли охотники, несомненно, могло навести меня на их след. Никитин напоил Кондратьева допьяна и пустил под его одежду змею. Опасный свидетель погиб; тогда тот же Никитин отправился, якобы посланный мужем, к жене Кондратьева, напоил и ее, но в водку он прибавил ей наркотических средств и, когда она заснула, разжег в печке каменный уголь, не открывая трубы. Он ушел, а Кондратьева погибла от угара… После этого Зальц увез дочь Кондратьева за город, где передал ее своей жене. Они намеревались незаметно для девушки найти в ее вещах столь нужную им карточку, но тут начались их неудачи. Девица Кондратьева отдала карточку, которой никакой цены и значения не придавала, одной из своих подруг, жившей в другом конце нашей столицы. Та повесила портрет в рамочку, а у нее и нашли мы портрет вашего нареченного жениха, когда узнали, что нам нужно искать. Да, еще одно. Эти ловкие господа узнали из болтовни прислуги, – Никитин, но уже не в платье рабочего, был всюду, где был я и власти, и, следовательно, сбирался народ, – что еще одному человеку, имевшему ко мне отношение, известно о карточке, найденной Кондратьевым, и что этот человек долго говорил со мной. Они ухитрились заманить его и напоили такими средствами, которые, вызывая страшные приливы крови к голове, лишают человека чувств, разума, памяти… Тогда они на свободе принялись за вас… Да, еще два слова. Эти люди были так смелы и так ловки, что сыграли удавшуюся, было, штуку. Смелость города берет, и всякие подозрения отклоняет и успокаивает. Кудринский сперва мне дерзил, справедливо рассчитав, что лучшим доказательством его непричастности является дерзость. На той же струнке сыграл со мною и Уокер, и Никитин дал себя взять, чтобы появиться у меня и своим рассказом сбить меня с пути… Признаюсь, и ему удалось меня провести.

Кобылкин помолчал.