Читаем Подгоряне полностью

Кусты были высоченными, и я с трудом добирался до их вершин. Приходилось иногда подпрыгивать на дедушкин манер. Никэ говорил, что по новой технологии эту древнейшую и простейшую операцию стали называть "зеленой обрезкой".

Зеленая или просто обрезка, как бы она ни называлась — для меня важен был ее смысл. А он заключался в следующем: срезая верхушки побегов, я останавливал их рост вверх. После этого виноградная лоза начинала бурно наливаться соком, отдавая его затем гроздям. Вся могучая сила корней работала в интересах урожая.

Итак, я обрезал верхушки и складывал их в междурядья. Иногда поглядывал на те пять прудов, что примыкали к опушке леса. Они сверкали на солнце, как гигантские зеркала. И у первого пруда, который одним концом загибал в лес, наверное, стоят палатка и "Волга" генерала, там, очевидно, горит небольшой огонек под котелком с ухой без соли и других приправ. Лечится военачальник.

Смазывает слизистую оболочку желудка желатином сладких карасиков. Мне даже чудился дымок генеральского костра. Зеркала прудов как бы подмигивали мне, манили к себе, и я подстегивал себя, чтобы поскорее покончить с работой и выкупаться. Кожей я уже слышал живительную прохладу воды, а ноздри жадно ловили лесные запахи. Мысленно я уже плескался в пруду…

Где-то в густых ветвях ближнего ясеня ворковала горлица: "тур-тур-тур".

Я пытался отыскать ее гнездышко глазами. Гнезда не обнаружил, зато увидел не одну, а пару горлиц. Пока не выведут птенцов, эти птицы не расстаются, летают и сидят на деревьях парочками: голубь и голубка. Но попробуй узнай, кто из них они кто она? Гнезда я не видел. Может быть, эта супружеская пара уже вывела и выкормила своих птенцов, отслужила им отцовско-материнскую службу и теперь отдыхала в тени ясеневых ветвей? И ворковала на радостях, что завещанный природой долг исполнен и можно насладиться покоем. Воркует, то есть поет свою песню, голубь, а голубка молча выслушивает его любовные излияния. Скоро созреют подсолнухи, и горлинки покинут. лес. Они соберутся в небольшие стаи, вылетят на поля вместе со своим повзрослевшим потомством, чтобы набраться сил для предстоящего полета в дальние теплые края. Из всех перелетных птиц горлинки первыми отправляются у нас в свое нелегкое, рискованное, чреватое всевозможными опасностями путешествие. Заканчивается уборка подсолнуха — и ты не увидишь ни одну из них: улетели… Вернейший признак приближающейся осени. Жди ночных заморозков.

Голубок однотонно ворковал: "тур-тур-тур". И моя работа была такой же монотонной под палящими лучами солнца. Вокруг не было ни души. Лениво ворочались в голове разные мыслишки. Занятый ими, я не заметил, как рядом со мной оказался Илие Унгуряну. От его громоподобного "бог в помощь!" я даже подскочил, как трусливый зайчишка. В руке Илие было замасленное ведро.

— Ну и жарища!.. А ты что, Тоадер, верхушки обрезаешь?

— Обрезаю, — ответил я трактористу.

— Мы в совхозе давно уж покончили с этим. Я теперь культивирую виноградники, пропалываю их. Готовимся к уборке. Я обрабатываю междурядья..

Последних слов Илие мог бы и не говорить: замасленные ведро, комбинезон, руки вернее слов указывали на то, чем занимался этот человек.

— А знаешь, Тоадер, эти зеленые обрезки хороши зимой для овец, — сообщил мне Унгуряну. — Их овцы пожирают с жадностью, как лекарственные травы, ей-богу!

— Можешь забрать и наши. У моих родителей нет овец.

— Я так и знал, что отдашь. Потому и пришел сюда. Обрезки с совхозных виноградников не годятся в корм скоту. Листва обрызгана раствором, и овцы могут погибнуть. Когда твои подсохнут, я приду и заберу их. Если они не нужны вам, конечно… Загляну к вам и поговорю с мош Костей…

Илие взял у меня серп и сам принялся за обрезку. Ему было легче: высоченный рост позволял доставать до самых длинных макушек. Брал в пригоршню целую дюжину веток и ловко срезал ее серпом.

— А я думал, что ты несешь в ведре масло для трактора.

— Какое масло!.. Яички с птицефермы! — засмеялся Илие.

— В таком случае ты вернешься домой с цыплятами, — заметил я, заражаясь его веселым настроением. — При такой жаре они выведутся у тебя в ведре, как в инкубаторе!.. Да и протухнуть яйца могут-

— Не-е-т! Они свеженькие! Я выгреб их прямо из-под несушек. Бабы на птицеферме подняли такой шум, что чуть было не исцарапали меня! Но я легко растолкал их в разные стороны и набрал самых крупных яиц. Знаешь, Тоадер, как хороши сырые яйца с пивом!

— Пиво… с сырыми яйцами?

— О, ты не знаешь, Федор Константинович, что это такое?! Язык проглотишь — такая вкуснота получается!.. А по такой жаре коктейлю из пива и яиц цены нет!

Илие быстро прошел рядок. Предложил:

— Возьми это ведро с яичками, и давай переберемся на совхозный виноградник. Мой трактор тут недалеко. Отсюда вон видно. Ведь уже полдень.

Пора отдохнуть и покормить коней!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-газета

Мадонна с пайковым хлебом
Мадонна с пайковым хлебом

Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые РіРѕРґС‹ Великой Отечественной РІРѕР№РЅС‹. Книга написана замечательным СЂСѓСЃСЃРєРёРј языком, очень искренне и честно.Р' 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со СЃРІРѕРёРј мужем, ушедшим на РІРѕР№ну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый РІРѕР№РЅРѕР№, увлекает её РІСЃС' дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое РѕС' неё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ и благополучной довоенной жизнью: о том, как РїРѕ-разному живут люди в стране; и насколько отличаются РёС… жизненные ценности и установки. Р

Мария Васильевна Глушко , Мария Глушко

Современные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Романы

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги / Проза