Пока горит огонь

Однажды, уже зимой, мы кантовались у дяди Руслана, в сторожке, больше похожей на домик лесника. Близился Новый год, и бревенчатые стены этого зимнего храма любви Руслан украсил гирляндами. Я поначалу фыркала и не хотела здесь оставаться, и даже отказывалась снять шубу, в которую предусмотрительно укуталась намертво. Руслан погасил свет и произнес:

– Пройдет время, и ты будешь вспоминать эту ночь с улыбкой.

Руслан был прав. Прошло столько лет, многие мои воспоминания давно пережились и стерлись, а эту ночь я помню. Руслан тогда мне впервые сказал:

– Марина, ты даже себе не можешь представить, как я тебя люблю.

Я ответила:

– Я могу себе представить, что я люблю тебя больше жизни, – и почему-то смущенно отвела глаза.

Он в ответ начал исступленно целовать мое лицо, шею, руки, бормотать что-то милое, бессвязное, что он сам не понимает, что с ним случилось, и как он умудрился так влюбиться в сорок лет, и что боялся этого как огня, и что бегал от меня, пока хватало сил. Теперь же его силы иссякли, и он готов начать жить по-другому, обзавестись домом, остепениться, жениться на мне и родить обязательно девочку.

– Почему девочку, Аллауди? – удивилась я.

– Чтобы она была копией тебя и любила бы меня.

– Но разве я тебя не люблю? – обиделась я.

– Ты… ты нет. Ты любишь и всегда любила только себя, свою профессию, себя в профессии и прочее. Тебе хочется только танцевать и собирать аплодисменты. Ты даже чайную ложку за собой ленишься помыть. Из тебя выйдет плохая хозяйка, но я все равно женюсь на тебе, знаю, деваться мне от тебя уже некуда. Ты своего добилась, любимая… Прошу только об одном: не предавай меня. Я боюсь этого не пережить, ведь я-то уже старый, смотри, седой уже весь, – со смешком закончил он.

А дальше была сумасшедшая ночь, его гордое, прекрасное лицо, освещенное мигающими цветными огоньками, склоняющееся надо мной.

– Моя, моя, моя, – охрипшим от страсти голосом повторял он.

Мне казалось, что все в моей жизни теперь решено и эта волшебная ночь станет главной в череде тех ночей, что мы подарим друг другу. И все у нас будет: и работа, и семья, и куча симпатичных родственников, и обязательно, обязательно у нас родится дочь с такими же васильковыми глазами, как у ее отца…

Страшное случилось на следующий вечер, в первый день наступившего нового года. Смотав гирлянды и заперев дачу, мы шли с ним по улицам пустого поселка к станции электрички. Как всегда, очередные сутки нашей любви кончились и повседневная жизнь предъявляла свои права. На проходившей через перелесок тропинке нас остановили трое.

Я не рассмотрела их лиц – было темно, луна еще не взошла, а единственный фонарь у тропинки был неисправен, то подмигивал короткой истеричной вспышкой белого света, то надолго гас. Я видела только три темные тени в куртках и низко надвинутых вязаных шапках. Они спросили что-то – закурить? как пройти к поселку? Руслан остановился. И тут же в синем морозном сумраке блеснуло тонкое лезвие ножа.

Нападающие потребовали, чтобы мы отдали им деньги и ценности. Помертвевшими пальцами я попыталась расстегнуть сумку, соображая, что и денег-то никаких у меня нет, так, пара копеек – доехать до города. Может быть, бриллиантовые серьги их удовлетворят?

– Ребята, ребята, чего вы такие сердитые, Новый год как-никак, – с развязным дружелюбием подвыпившего дачника начал Руслан и, в то же мгновение сбив грабителей с толку, резко вывернулся и отправил ближайшего к нему нападавшего в снег мощным ударом справа.

Конечно, не мог он, горячий и самолюбивый джигит, позволить, чтобы его унизили на глазах любимой женщины. Не мог покорно отдать наши скорбные копейки и уносить ноги. Господи, как я проклинала потом эту его горячую спесь, это высокомерное чувство собственной непобедимости!

Дальнейшее произошло очень быстро. Оставшиеся двое повалили Руслана, я бросилась ему на выручку, но меня успел ухватить за лодыжку поверженный грабитель. Падая, перед тем как рот мне залепило слежавшимся снегом, я успела еще закричать:

– Помогите!

Мне не было страшно. Опьяненный адреналином мозг, наверно, отказывался верить в то, что все это действительно происходит с нами. Я выла, боролась, кусалась, отплевываясь от снега и мокрой шерсти от куртки нападавшего.

Оглушенная собственным прерывистым дыханием и пыхтением молотившего меня ублюдка, я смутно расслышала хриплый вскрик с той стороны, где двое расправлялись с Русланом.

Я не знаю, были ли у нас шансы отбиться от ночных налетчиков. Возможно, в конце концов они отступились бы, а может быть, наше сопротивление только укрепило бы их в мысли, что у нас при себе какие-то немыслимые ценности, за которые мы так отчаянно боремся.

Но вот в конце тропинки зазвучали голоса – мои крики были все-таки услышаны, и какие-то отважные люди заспешили к нам на помощь.

– Мусора! – просипел один из них. – Валим, мы его подрезали!