Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Однако в ходе такого переноса мифы не остаются в инертном состоянии. Существуют два преобразующих процесса вторичного творчества, которые неизбежно запускаются при переносе мифологии из одного места в другое. Первый я бы назвал (вслед за Анандой Кумарасвами)⁴¹ «взятием земли». В случае, например, вездесущего мифа о посадках, о котором говорилось выше, мифологическое существо, которое было принесено в жертву, хоронят, и оно продолжает жить в пригодных в пищу растениях. В Бразилии это маниок, в Японии – рис, в Мексике – маис. Миф везде один и тот же, одна и та же мистерия, но в каждом краю местный ландшафт становится театром, а местные животные и растения – актерами. Таким образом, взятие земли – это акт духовного овладения новой землей со всеми ее составляющими путем ассимиляции с мифом, который уже хранится в сердце переселенца как духовная опора культурного континуума. Не следует полагать, что в каждой из тропических областей был независимо создан один и тот же миф.

Второй процесс трансформации, который в последнее время пристально изучают во многих этнологических работах, – это аккультурация. В этом случае мотивы чужого культурного комплекса переносятся в родную традицию в ходе процесса синкретической ассимиляции; и быстрота, с которой такой процесс может дать результаты, поразительна. Например, в случае с современными так называемыми карго-культами, или культами грузов, в Меланезии, которые возникли в этом регионе сразу после Второй мировой войны, новые ритуалы, как вспышка огня, проникли далеко за пределы колониальной культурной зоны, в самую глубь, в те края, жители которых никогда не видели белого человека⁴². Новые идеи распространяются быстро. Так было и в Северной Америке, когда мифология Мексики проникла на берега Миссисипи: мотивы мифологии были синкретически усвоены северными охотниками и применены к их собственному обиходу.

Например, и сиу, и пауни подверстали к образу Главного бизона эпохи палеолитической охоты (рис. 5) мексиканский астрономический миф о четырех мировых эпохах (тех же четырех, которые были известны Гесиоду как золотой, серебряный, бронзовый и железный века, а в Индии – как цикл из четырех юг, в течение которых корова добродетели теряла с каждой югой одну ногу – стояла сначала на четырех, потом на трех, потом на двух, а теперь, в наш жалкий последний век, на одной). И пауни, и сиу заявляют, что их Мировой бизон, Отец и Дед Вселенной, стоит у космических ворот, через которые охотничьи животные входят в этот преходящий мир и через которые они выходят обратно, чтобы потом возродиться. И в течение цикла четырех мировых эпох, с каждым годом, этот Главный бизон сбрасывает один волос, а с каждой мировой эпохой – одну ногу⁴³.

Сходство этого потрясающего образа с индийским удивляет, тем более если сравнить его не только с коровой, потерявшей ноги, но и со сказанием из Брахмавайварта-пураны, которое Генрих Циммер пересказывает в начале своего труда «Мифы и символы в индийском искусстве и цивилизации»⁴⁴. Там Господь Вселенной, бог Шива, чьим животным является белый бык Нанди, предстает в образе старого йога по имени Косматый, с облаком волос на груди. Из него в конце каждого космического цикла выпадает один волос. По итогам брахма-года таких космических циклов исчезают все волосы, и Вселенная растворяется в ночном море, Океане молока, чтобы затем обновиться.

Кто скажет, историческое это чудо или психологическое? Как возникли эти два похожих образа – один в Индии, другой в Северной Америке? Конечно, возможно, что был использован один из двух только что описанных путей распространения. Однако также возможно, что эти два образа возникли независимо друг от друга в результате какого-то процесса конвергенции: как «воздействие», если снова вспомнить слова Фрэзера, «в разных странах сходных причин на единообразную структуру человеческого ума». Ведь и в Индии произошла встреча и соединение культур животных и растений, когда арийцы со своими стадами прибыли в дравидийскую земледельческую область. Аналогичные процессы могли быть приведены в действие – как в двух раздельных алхимических ретортах.

Так что теперь мы должны признать, что наши поиски богини-бизона, быть может, привели нас к проблеме не только исторической, но и психологической. Возможно, мы проникли за рамки времени и пространства и должны спросить, по каким психологическим, а также историческим законам формировались эти древние мифы и их аналоги в более высоких культурах.

Психологические основы