Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Резюмируя, отметим, что двойственный характер советской внешней политики в 1924–1925 гг. определяли социально-экономическая ситуация в СССР и международное положение. Существовали, с одной стороны, необходимость в мирной передышке для консолидации власти; с другой – соблазн разыграть карту европейской революции. По мнению некоторых российских историков, лидеры большевиков стали учитывать геополитические интересы Советского Союза начиная с середины 1930 годов, но приведенные выше документы доказывают, что процесс начался значительно раньше. Основные внешнеполитические установки уже в 1925 году обусловливались не столько идеологией, сколько геополитическим и стратегическим положением СССР, его военно-экономическим потенциалом, объективным соотношением сил в мире. По мере усиления позиций Сталина, еще до провозглашения генсеком курса на построение социализма в одной стране, на смену «конфликтной модели» с ее колебаниями между революционными методами и элементами реальной политики утверждалась авторитарно-государственная (имперская) модель, отражавшая в той или иной мере традиционные интересы Российской империи.

Следовательно, советская внешнеполитическая парадигма 1920 годов отражала попытку большевиков соединить ориентацию на мировую пролетарскую революцию и реальную политику, направленную на установление мирных и взаимовыгодных отношений с другими государствами. Однако по мере усиления позиций Сталина партийно-государственное руководство, не отказываясь от лозунгов пролетарского интернационализма, все более концентрировало усилия на укреплении международных позиций СССР на основе принципов мирного сосуществования. В итоге лидеры большевиков к концу 1920 годов сменили революционную ментальность во внешней политике на авторитарно-государственную (имперскую).

6.2. Военно-политическое сотрудничество СССР и Германии

Германское посольство, на основании разговоров с Чичериным, констатировало советские «успехи “континентальной” ориентации, рассчитанной на <…> сближение с Германией», обращая внимание, что идея «континентального блока» позаимствована наркомом у министра финансов Российской империи С.Ю. Витте[929].

Позднее Чичерин говорил: Рапалло предполагало обмен мнениями с Германией о «политической линии обоих правительств, причем, пока жив был Ратенау, я с ним это делал; после его смерти Вирт[930] хотел продолжить это, но он был слишком завален работой, а с момента прихода к власти Куно этого больше не было»[931]. Переписка советских и германских дипломатов в январе-мае 1923 г. свидетельствовала о благоприятных возможностях для развития отношений СССР и Германии, но позволяла усомниться в их стремлении к военно-политическому альянсу. Посол Брокдорф-Ранцау писал Куно 29 июля: «О политическом или военном союзе нет речи». По мнению посла, Германия должна «увязать восстановление русской военной индустрии с вопросом польского нападения»[932].

Но в июле Германия прекратила военные переговоры и ограничила поставки советской оборонной промышленности, поскольку Политбюро ЦК РКП(б) использовало общий кризис Веймарской республики в интересах европейской революции. Брокдорф-Ранцау требовал у Литвинова объяснений в связи с заявлениями лидеров РКП(б) о готовности спасти немецкую революцию путем уступок Польше за счет Германии[933].

В военно-политической сфере взгляды руководства СССР и Германии во многом совпадали. Статс-секретарь МИД Германии А. Мальцан сообщил в сентябре германскому поверенному в делах в Москве О. Радовицу: «В восточногалицийском вопросе немецкие и русские интересы близки друг другу», а урегулирование виленского вопроса на основе принципа наций на самоопределение приведет к тому, что Вильно отойдет к Литве, а Западная Белоруссия к Советской Белоруссии, что в наших интересах. В декабре Копп заявил Брокдорф-Ранцау о советском недовольстве политикой Польши в граничащих с Россией районах. По мнению Коппа, когда Германия выдвинет свои претензии в Верхней Силезии и Данцигском коридоре, возможно «германо-русское давление на Польшу». Мальцан констатировал, что главной причиной беспокойства в Восточной Европе является несоблюдение этнографических принципов при установлении польской границы. Он отметил, что интересы СССР и Германии «идут здесь параллельно». И далее: «Германия и Россия решат <…> вопрос о возвращении Польши к ее этнографическим границам»[934].