Полтава

   — Мало там людей — так новых пригоню. А ты не падай духом, запишу тебя в компут. Ты мне помог. Отца твоего помню... И братьев твоих запишу, если не навредили себе. Особенно про Марка сомнения... А тебе сразу занятие. Знаешь, царю принесли Мазепину парсуну, сказали — из чернодубской церкви, — такой славной работы, что царь, при всей своей ненависти к Мазепе, приказал её беречь. То не твоё малевание? А пока я должен строить в Киеве арку — такие ворота, где народ будет встречать победителей... Так хочу угодить царю. Ты намалюешь там людей. Вот хоть бы Палия. Царь хочет его утешить. Теперь у нас будет новая жизнь. Дураками не будем.

Петрусь отвернулся, не слушая. Яценко сначала говорил спокойно, затем его хриплый голос возвысился. Услышанное никак не вязалось с сегодняшним весёлым днём... Нет сотника Гусака, думал Петрусь, нет Ониська, эконома Гузя, нет самого Мазепы — так неужели будут новые кровопийцы и среди них даже дядько Яценко? Что сказал бы он своему побратиму Ивану Журбе, вместе с которым когда-то воевал? Неужели сознался бы, что теперь будет хозяином над казацким Чернодубом — вольным селом?

Люди весело кричали и махали руками в ответ на царские обещания всяких привилеев для полтавцев и для всех казаков, которые верно служили отчизне, которые потрудились для большой победы, а Петрусю очень захотелось броситься в лес, бежать, лететь на крыльях вплоть до Чернодуба, чтобы встретиться там с Галей, рассказать девушке об опасности, которая ждёт и её: она же должна стать собственностью пана Яценка, быть у него в вечном послушенстве! Нет, этому не бывать!

Пешком до Чернодуба не добраться. Нужно искать брата Дениса, взять у него коня. Он где-то здесь, возможно, среди тех вояк, кто преследует врагов. Но с другой стороны посмотреть: Денису, хвастался, тоже обещан универсал на хутор... Брат заслужил награду, но те люди, которые пойдут в послушенство, разве они сидели сложа руки? Как же так? И как могли появиться в голове надежды на спокойную жизнь где-то на монастырском подворье? Как можно думать о красках, когда на земле начинается новая беда для близких людей?

Правда, от слов Яценка про малевание перед глазами возникла белая левкасная стена. Бери кистью краски из маленьких глиняных горшочков и твори. А малевать есть что. Как живой помнится зограф Опанас... Но... Казак собирался отойти подальше от бойкого места, как вдруг его взяли за рукав. Оглянулся — два солдата с белыми полосами через широкие плечи. За ними — старшой в высокой шапке, начальник с железкой на груди и шпагой на боку.

   — Журбенко Пётр? — спросил начальник, выставив длинный палец в белой перчатке.

В толпе мелькнуло лицо щеголеватого казака, который недавно водил к Яценку, — понятно, чья работа. А взгляд у старшого не то чтобы сердит, но в нём, как и в жесте длинного вытянутого пальца, настоящий металл.

   — Следуй за нами! И не трусь! Ты взят для малеванья.

Один солдат уже отцепил казацкую саблю, другой выставил перед собою своё ружьё, будто пленили шведа или мазепинца.

   — Иди! Иди! Не трусь.

Вели сквозь толпы людей. Те не обратили внимания. Однако если обращали, то ругали, иногда с подчёркнутой ненавистью: такой молодой, а уже продался?

Одного солдата Петрусь знал: был в крепости. Защитников Полтавы легко узнать хотя бы по тёмному цвету лица, по ранам, не успевшим затянуться... Вглядевшись внимательней, он сделал вывод, что и второго солдата видел на валах, что они оба не раз сражались рядом. Как же теперь... Сопровождавшие молчали.

Сначала Петрусь намеревался юркнуть в кусты, в толпу, может, и не будет погони, не злодей, а чтобы стрелять — разве станут? В такой день? Но постепенно подобное намерение исчезло.

   — Куда ведёте? — спросил.

Вместо ответа начальник махнул рукою в белой перчатке.

Вывели из крепости. Чудом уцелевшая хатёнка за холмом, с разорванной соломенной стрехой, уже превратилась в шинок. Там торговали горелкой. Прыткая шинкарка, выскочив на перекосившееся крыльцо, замахала навстречу обеими руками, приглашая гостей.

   — Кто это? — спросила с тревогою в голосе, указывая глазами на Петруся.

Старшой, не отвечая, взял из её рук чарку и кусок хлеба, затем разрешил своим подчинённым тоже войти в шинок. Там собралось немного людей, но они уже наполнили помещение своими голосами. Стража усадила пленника на скамейку между своими оголёнными саблями.

   — Бери чарку! — почти силой втолкнули в пальцы синеватую стеклянную посудину. — Выпьем за нашу победу!

И Петрусь впервые в жизни влил в себя целую чарку жгучей жидкости.