Последний барьер

— То есть убили?

— Так нам передали, сэр. Мы сами в конюшне не были, но говорят, там устроили настоящую бойню. Нас за ним послали из Клеверинга, туда его и отвезем — конюшня на территории нашего участка.

Быстро вы на него вышли, — удивился доктор.

— Да, — самодовольно согласился рыжеволосый.

— Кое-кто из наших поработал на славу. Полчаса назад в даремскую полицию отсюда позвонила какая-то женщина и описала его, а когда из Клеверинга по всем участкам передали сообщение об убийстве в конюшне, кто-то сравнил эти два описания. Нас сразу послали сюда — и оп-ля... у дверей стоит его мотоцикл, номер и марка — все сходится.

Я поднял голову. Доктор взглянул на меня. Он был расстроен и разочарован. Пожав плечами, он сказал усталым голосом:

— Вот и угадай, кто порядочный человек, а кто бандит. Мне показалось, что он... ну, не то, что обычный уголовник. А тут, оказывается... — Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.

Этого я уже не мог вынести. Слишком долго я позволял людям презирать себя, даже не пытаясь защититься. И вот опять... Это была капля, переполнившая чашу.

— Я дрался, потому что на меня напали! выкрикнул я.

Доктор полуобернулся. Почему-то для меня было важно, чтобы он мне поверил. Не знаю почему.

Темноволосый полицейский, приподняв брови, объяснил доктору:

— Тренер конюшни был его хозяином, сэр, а убитый, насколько я понял, — богатый джентльмен, владелец лошадей, которых там тренировали. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Рок выскочил за ворота на мотоцикле, и ему это показалось странным — Рока только вчера уволили. Он пошел сказать об этом тренеру и застал его в конторе лежащим без сознания, а рядом — труп джентльмена.

С доктора было достаточно. Он, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Кричать, доказывать, что ты не верблюд? Стоит ли?

— Идем, приятель, — сказал темноволосый. Они снова напряглись, глаза настороже, на лицах — враждебность.

Я медленно поднялся. Почему медленно? Да потому, что я был уже на пределе. Еще чуть-чуть, и я вообще не смогу подняться, а взывать к сочувствию, которого не будет... Нет уж, встану сам.

Конвоиры мои заметно ожесточились. Что удивительного, в такой ситуации, да еще в этой черной одежде, я, должно быть, казался им, как однажды выразился Теренс, ненадежным и немного опасным.

— Не волнуйтесь, — я вздохнул. — Вы правильно сказали, я буду вести себя как шелковый.

Но их, наверное, предупредили: идете арестовывать спятившего уголовника, который раскроил кому-то череп, поэтому они решили не рисковать. Рыжеволосый крепко схватил меня за правую руку выше локтя и подтолкнул к двери, а в коридоре темноволосый с той же яростью вцепился в меня слева.

По обе стороны коридора маленькими щебечущими группками стояли девушки. Я застыл на месте. Полицейские подтолкнули меня. А девушки стояли и смотрели.

Мне вдруг с кристальной ясностью открылся смысл старой поговорки «хочется сквозь землю провалиться». Последние остатки собственного достоинства восстали во мне против такой экзекуции: идти под конвоем полицейских сквозь строй молодых и красивых студенток. Будь вместо них мужчины, мне было бы легче.

Это, наверное, одно из тех впечатлений, которые не забываются — слишком сильно оно всколыхнуло душу. А впрочем, если человека часто таскают в наручниках на глазах у почтенной публики, может, он к этому привыкает?

Хорошо хоть я ни разу не споткнулся, даже на лестнице, — вид у меня и без того был жалкий. Полицейская машина, в которую меня безжалостно впихнули, показалась ниспосланным с небес прибежищем.

Я сидел впереди, между ними. Машину вел темноволосый.

Всю дорогу я думал о своем положении — ведь я попал в серьезную заваруху, и выбраться из нее будет не так-то просто. Я действительно убил Эдамса. Тут не отвертишься, не увильнешь. И допрашивать меня будут не как достойного и уважаемого гражданина, а как злодея убийцу, который готов наплести что угодно, лишь бы уйти от ответа. В полиции меня встретят, как говорится, по одежке, и хорошей встречи ждать нечего. Ведь, в конце концов, я продержался у Хамбера целых два месяца только потому, что выглядел самой захудалой рванью. И если на мою внешность купился Эдамс, чего ждать от полиции? И не подумают усомниться в моей подлинности. Вот и пример: два моих соседа. Смотрят враждебно, настороженно.

Всю дорогу рыжеволосый не спускал с меня глаз.

— Не очень-то он говорливый, — заметил он после долгой тишины.

— Есть над чем подумать, — не без юмора согласился темноволосый.

Эдамс с Хамбером измолотили меня здорово — ныли все кости. Я чуть поерзал на сиденье. Звякнули наручники.

Впереди показались огни Клеверинга. Темноволосый покосился на меня с потаенной радостью. Преступник пойман. Задание выполнено. Рыжеволосый нарушил тишину во второй раз, в его голосе я тоже уловил удовлетворение.

— Молодым ему оттуда не выйти, — сказал он. Нет, только не это. И все же... Кому-кому, а мне, адвокатскому сыну, хорошо известно: сколько меня продержат под стражей, зависит от одного — сумею ли я убедить их, что совершил убийство в целях самозащиты.