Последний довод королей

— Ты прав. Тому, что я делал, нет оправданий. И я не горжусь этим. Не знаю, что ещё могу сказать, только надеюсь, что ты сможешь забыть об этом, и мы сможем сражаться бок о бок.

— Я буду честен с тобой, — сказал Трясучка, и его голос звучал странно приглушённо, словно он старался не закричать, или не заплакать, и может быть и то и другое одновременно. — Такое трудно просто забыть. Ты убил моего брата, когда сам пообещал ему милосердие. И отрубил ему руки и ноги, и прибил его голову к знамени Бетода. — Побелевшие костяшки его пальцев дрожали на рукояти ножа, и Логен видел, что он изо всех сил старается не ударить его в лицо, и не винил его за это. Ничуть не винил. — Мой отец после этого так и не стал прежним. В нём ничего не осталось. Я много лет провел, мечтая убить тебя, Девять Смертей.

Логен кивнул, медленно.

— Ну. В этой мечте ты всегда будешь не одинок.

Теперь он заметил ещё несколько холодных взглядов поверх языков пламени. Хмурые мрачные лица в темноте, в мерцающем свете. Люди, которых он даже не знал, боялись его до костей, или вынашивали против него свою вражду. Целое море страхов, целое море вражды. Он на пальцах одной руки мог перечесть людей, которые были рады его видеть живым. Даже с учётом отрубленного пальца. И ему предстояло сражаться на стороне этих людей.

Ищейка был прав. Некоторые раны лучше не ковырять. Логен поднялся, спиной чувствуя взгляды, и пошёл во главу костра, туда, где разговор шёл полегче. Он не сомневался, что Трясучка не меньше прежнего хочет его убить, но это было неудивительно.

Надо быть реалистом. Никакие слова не исправят то, что он натворил.

Безнадежные долги

Наставник Глокта,

Хотя, как мне кажется, мы формально не знакомы, за последние недели я несколько раз слышал упоминание вашего имени. Не в обиду будет сказано, но создавалось впечатление, куда бы я ни зашел — вы только что оттуда вышли, или вот-вот собираетесь зайти. И благодаря вашему вмешательству все переговоры становятся намного более сложными.

Хотя наши наниматели в этом деле находятся в конфронтации, для нас нет причин вести себя не как цивилизованные люди. Может быть мы с вами сможем достичь понимания, благодаря которому нам обоим достанется меньше работы и больше успехов.

Я буду ждать вас на скотобойне возле Четырех Углов завтра в шесть утра. Приношу свои извинения за выбор такого шумного места встречи, но думаю, нашу беседу лучше сохранить в тайне.

Думаю, никого из нас не отпугнут нечистоты под ногами.

Харлен Морроу,

Секретарь верховного судьи Маровии

Мягко говоря, здесь воняло. Словно можно надеяться, что несколько сотен свиней будут благоухать. Пол тёмного сарая был скользким от их вонючих испражнений, воздух наполняли отчаянные крики. Свиньи хрюкали и визжали, кричали и толкали друг дружку в извилистых загонах, чувствуя, быть может, что нож мясника неподалёку. Но, как отметил Морроу, Глокту не отпугнуть шумом, ножами или, если уж на то пошло, неприятным запахом. В конце концов, я все свои дни провожу в метафорической грязи. Что мне грязь настоящая? Хуже было со скользким полом. Глокта шёл крошечными шажками, его нога горела от боли. Представляю, как явлюсь на встречу по уши в поросячьем дерьме. Вряд ли это создаст нужный образ зловещей безжалостности, не так ли?

Тут он увидел Морроу — тот стоял, опираясь на ограду одного из загонов. Прямо как фермер, который любуется своим отборным стадом. Глокта дохромал до него, хлюпая сапогами, постанывая и тяжело дыша. Пот покалывал ему спину.

— Что ж, Морроу, вы знаете, как сделать так, чтобы девушка почувствовала себя особенной.

Секретарь Маровии ухмыльнулся. Невысокий человек с круглым лицом и в очках.

— Наставник Глокта, позвольте для начала сказать, что я испытываю глубочайшее уважение к вашим достижениям в Гуркхуле, к вашим методам переговоров и…