– Ну, побогаче. – Она, запыхавшись, остановилась. – Уже темнеет. Мы можем еще побродить, а потом попробуешь… Мы же не будем его грабить, только поглядим, вправду ли можно так избавиться от ловушки?
– Ну-у… – нерешительно протянул Ильверс. По большому счету Тиннат была права.
Так и сделали. Когда зимняя ночь, с легким морозцем, опустилась на город, они подобрались к белокаменному дому в целых два этажа со стороны черного хода. Ни собак, ни охраны не было, и уже только это позволяло надеяться на присутствие защитной магии. Ильверс протянул руки к месту, где располагался замочный механизм, расслабился, вдыхая свежий воздух. На кромке сознания звякнул колокольчик – опасность. Невнятная и смутная, она повисла паутинкой на двери… И центр ее – это дэйлор очень хорошо прочувствовал – располагался как раз за замочной скважиной.
– Дай-ка мне прутик, – шепнул он Тиннат, – остается только надеяться, что горе-маг нас не надурил. Получив просимое, он осторожно поводил им перед дверью. Ничего. Повернув и стараясь, чтобы рука не дрогнула, ввел прутик в отверстие. В те долгие мгновения Ильверс хоть и смутно, но надеялся, что с ним не произойдет то же, что с Крюком. Не потому, что было страшно, и не потому, что боялся умереть. Но тогда он бы уже не сделал всего того, что намечал – и именно это показалось неприятным. Паутинка опасности дрогнула, заходила туда-сюда, словно в ней билась прилипшая муха. Дэйлор просунул прут еще дальше; почувствовал, как он уперся во что-то твердое. Толкнул это нечто, и… Паутинка рассыпалась мельчайшими бисеринами на полу. Чувство опасности исчезло.
– Кажется, получилось, – неуверенно пробормотал Ильверс, – кажется…
– Но мы всегда можем проверить. Тиннат выразительно тряхнула связкой отмычек – и откуда она их только достала? Не иначе как из-за корсета…
– Давай, пусти меня к двери.
– Нет.
Ильверс отобрал у нее отмычки.
– Отойди-ка лучше в сторону.
Лисица воззрилась на него, словно видела впервые И вдруг заморгала часто-часто, как будто боялась расплакаться.
– Ой… Ильв… Ты что, боишься за меня?
– Нет. Я просто не хочу, чтобы ты последовала за Крюком. Это было бы совсем… неправильно. И он, взяв первую попавшуюся отмычку, заворочал ею внутри замка. Ничего не произошло – а это значило, что ловушка снята. И что ему, дэйлор, в отношении людской магии стоит доверять собственным чувствам.
– Пойдем отсюда, – негромко сказала Тиннат, беря его под руку, – пойдем… Больше здесь делать нечего. Уж сегодня – точно.
…Она дошла с ним до его комнаты при дворе ночных братьев, заботливо задернула на окне занавески, но уходить явно не собиралась.
– Кажется, мы уже все обсудили, – мягко напомнил Ильверс, – еще тогда, помнишь?
– Помню, – глухо ответила Лисица, – и что с того?
– А ты не думаешь, что лучше… гм… тебе уйти?
Она упрямо мотнула головой, одновременно выдергивая гребень. Огненные, с красноватым отливом локоны коротко плеснулись в полутьме и волной легли вокруг лица. По комнате поплыл аромат роз.
– Тиннат.
– Заткнись, пожалуйста. Да, я знаю, что ты – дэйлор. Знаю, что у тебя какая-то неизлечимая болезнь… Скорее всего, тобой же придуманная… Знаю, что…
Ильверс неловко попятился, но уперся спиной в стену. А отталкивать Лисицу ему не хотелось. На самом деле не хотелось.
– Не стой, как столб, умоляю тебя, – прошептала она, обнимая его за плечи, – я же все решила.
…Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Тучи разошлись, и морозное зимнее небо с любопытством глядело на город белых башен. Подушка пахла розами. А еще кожей и железом. Странное, невозможное сочетание. Тиннат, которая просыпалась рано, уже ушла.
Ильверс вдруг поймал себя на том, что за весь вчерашний день всего раз подумал о своей мести и о Черном городе. Чувства, казалось, обострились до предела; небо было ярким… слишком ярким, он уже успел отвыкнуть от таких красок… Повернувшись набок, дэйлор подумал о Тиннат, о том, что теперь их жизнь должна измениться… Потом попытался вспомнить свой тревожный сон.
Ему снилась черная башня, и он шел по глянцево блестящей площади к ее гостеприимно распахнутым дверям. И Черный город принимал его в свои прохладные ладони, как только что родившуюся крошечную личинку.
ПУТЕШЕСТВИЕ АЛЬХЕЙМА
Он терпеть не мог бездействия. Особенно когда это бездействие было вынужденным, следствием не в меру разыгравшейся подагры. Прожить бы остаток жизни так же, как рассвет; ан нет – болезни словно намеренно сокращали отпущенный срок.
Альхейм хворал все лето, и только с наступлением холодов целебные зелья сделали свое дело; боли ушли, но не совсем – притаились рядом, гадко ухмыляясь из-за угла и дожидаясь, когда снова удастся помучить старика.
Маг, однако, решил не сдаваться. Как только поднялся на ноги, начал подготовку к долгому путешествию на север. К Дэйлорону.