Посредник

Как было с нами? Лисбет мало-помалу очухалась, новые скобки в конце концов сняли, она жила чинно-благородно, пока не погибла в ДТП много лет спустя, то бишь не так давно, после нее осталась дочь, а мужа у нее не было. Я прочел в газете извещение, но на похороны не пошел. Только здорово опечалился. Путте и его подпевалы тоже вернулись в привычную колею, как большинство людей, и прямой дорогой, которую для них давно залили асфальтом, проследовали на Западное кладбище, но, увы, не обратно. Порой я замечаю их фамилии в связи с банкротствами, скупками и экономическими махинациями. О Хайди я не слышал ничего, пока не получил открытку из Брюсселя, но к тому времени я уже забыл ее, ведь, если на то пошло, и помнить-то о нас было особо нечего, разве только все, чего я не делал. Она просто поздравляла меня с какой-то премией, которой меня наградили. Работала она в некой конторе ЕС, имела дело с двусторонними соглашениями, – я в этом не разбираюсь, в политике и дипломатии. Между прочим, кое-что ее интересовало. Дописал ли я в конце концов стихотворение про Луну? И второе стихотворение, о котором я упоминал, – можно ли его где-нибудь прочитать? Я вроде говорил, что его напечатал журнал «Виндуэт»? Она запомнила. Запомнила больше, чем я. Я воспринял это как дымовые сигналы, медленно тающие под низким небом или над городами, меж которыми мы разъезжаем, и над жизнями, какие прожили. Я воспринял это как предупреждение. На пути опасность. Я ведь усвоил, что на пути всегда есть опасность. Куда ни повернись, всюду опасность. Бульшая часть несчастных случаев происходит на пешеходных переходах. Поэтому их надо избегать. А я? Я сдержал слово. Никогда больше не смотрел в зеркало, поступил на французскую линию, стихи про Луну недописал, второе стихотворение оставил для себя и так и не прочел «Моби Дика». Не могу. Каждый раз, когда пытаюсь, застреваю. А пытался я много раз. Я словно бы хочу держать капитана Ахава на расстоянии или воспрепятствовать ему приблизиться к концу, который ему уготован – автором или судьбой. И кое-что еще в «Классиках в картинках» упорно не дает мне покоя: был же какой-то смысл в том, что я нашел этот журнальчик на дне корзины под лестницей, или нет? Смыслов было много, ведь все имеет отнюдь не один смысл. Речь шла о том, чтобы опустошить кита, кашалота, опустошить от всего ценного, что у него есть. Кашалот совсем не похож на других китов. В голове у него имеется полость, содержащая самый ценный из всех китовых жиров – спермацет. И пока они заняты опустошением китовой головы, один из членов команды падает в эту полость, и Квикег, спасая беднягу, вынужден врубаться в китовую голову. Для меня это не что иное, как описание моих вмятин и отдушин. В них хранилось самое ценное, не только спермацет, но и пустота, которую мне рано или поздно предстояло заполнять, сперва тихо-спокойно, потом все быстрее и быстрее.

Капитану Ахаву дулжно остерегаться капитана Ахава.

В тот вечер 20 июля, летом 1969-го, до этого было еще далеко, вообще невозможно было даже подумать о продолжении. Мы просто стояли каждый сам по себе, прикованные к траве и тишине. Лисбет нарушила тишину:

– Черт, теперь папа наверняка узнает, что я устроила вечеринку!

Я повернулся к Хайди:

– Пожалуй, пойду за товарищем.

Хайди кивнула, и мне бы, пожалуй, следовало порадоваться, но я вовсе не радовался, я хотел, чтобы она воскликнула «нет!», пошла со мной или я пошел за ней, пошел куда угодно, потому-то я снова повторил ту же фразу, словно эти безнадежные слова могли изменить уже случившееся:

– Пожалуй, пойду за товарищем.

– Иди.

Разве она не могла с тем же успехом сказать «не ходи»? Но сказала «иди», ни больше ни меньше, «иди». И я пошел следом за Ивером Малтом, хотя, разумеется, опять-таки слишком поздно. Все было слишком поздно. Однако я надеялся, что все может стать как раньше. Как раньше? Я даже не помнил, как оно было. Меня догнал автомобиль, остановился. Ленсман опустил стекло.

– Ты слышал стрельбу поблизости? – спросил он.

– Какую стрельбу?

– Гулликсен со Стрелки позвонила, утверждает, что слыхала выстрел.

Старая карга, подумал я. Черт бы ее побрал. Всегда впереди всех, хоть я ее и исключил.

– Ну да.

– Ты пострадал?

– Нет. С какой стати?

Ленсман открыл дверцу и тихо-спокойно втащил меня в машину:

– Что ж, надо нам с тобой побеседовать. Признаёшь, что стрельба была? Только попробуй соврать, заработаешь большие неприятности. Понятно?

Я, как мог правдиво, рассказал, что произошло. Звучал рассказ бессвязно и неправдоподобно. Я и сам слышал. Когда я закончил, ленсман прислонился к рулю:

– Генри? Это кто ж такой?

– Брат Ивера Малта. То есть наполовину брат.

– Немецкий ублюдок? Он тут в гостях?

– Нет.

Ленсман взял меня за плечо, встряхнул:

– Нет? Что ты мне голову морочишь?

– Он все время был тут. В земляном погребе.

Лансман разжал руку:

– Господи!

– Он в нас не целился.