Потерянная рукопись Глинки

Глинка наезжал в Варшаву, тогда часть России, ее западный форпост; жил там месяцами, потом возвращался… В течение трех лет, вплоть до отъезда в Германию, откуда уже не суждено ему было возвратиться, композитор вел жизнь между тремя городами: Петербургом, Варшавой и Смоленском. Да, именно Смоленск стал средоточием его душевного надрыва в этот период.

Глава 20. Рукопись музыканта Бера

Хоронили Дашу из больничного морга.

День был теплый, уже с утра припекало. Елена Семеновна с Юлей приехали на такси, чтобы не идти по жаре. Возле двери морга стояла совсем маленькая кучка людей: сокурсники девушки разъехались после сессии, да и не все знали о случившемся. С удивлением Шварц увидела Потапова. Он ей молча кивнул и остался стоять поодаль. Он и на поминки в кафе пришел.

Железная леди Юля держалась стойко. Елена Семеновна от нее не отходила. Но в кафе, увидев, что Юля отвлеклась на разговор с сидящим с другой стороны Потаповым, Шварц обратилась к Ирине.

– Что-то молодых людей совсем нет, – сказала она. – У вас в группе одни девушки?

– Почти, – кивнула Ира. – Есть один парень, но он на каникулы уехал, к родителям в Вязьму. Да и вообще многие разъехались.

– Однако Олег этот, из СмолГУ, журналист, на кладбище был… Сюда только не пришел.

– Ну а чего ему ходить, они с Дашей уже давно перестали встречаться.

Леля кивнула.

– Да, конечно. И еще одного молодого человека я видела, высокий такой. Но он возле морга попрощался с Дашей, на кладбище не поехал.

– Это пианист, в нашем городе довольно известный, Денис Борисов. Странно, что вы его не знаете. Когда мы поступали, он еще студентом был, но про него и тогда уже говорили, что талантливый очень. Сейчас работает в филармонии концертмейстером. Дает и сольные концерты. Это не то, что вы думаете. Они с Дашей мало были знакомы.

– Да-а-а? – протянула Елена Семеновна. – А проститься все ж пришел, молодец какой!

– Ну конечно, они ведь были знакомы. Однако не слишком много общались! – с едва заметным раздражением воскликнула Ира. Помолчала и добавила: – Денис помог Даше идентифицировать ноты. У нее ноты старые были, так Денис, по Дашиной просьбе, выяснил через московских знакомых, что это автограф известного смоленского музыканта Николая Бера, хормейстера Тенишевой. Бер фольклор записывал, ну и, наверно, обрабатывал. То есть нотам уже больше ста лет. Даша хотела их в букинистический сдать, тысяч тридцать, Денис говорил, могут дать.

– Надо будет Юле сказать, – покачала головой Елена Семеновна. – Все ж тридцать тысяч – приличные деньги. Чтоб она те ноты не отдала никому.

Ира кивнула. Больше к теме не возвращались.

«Значит, Ира не знает, что ноты потерялись, – подумала Шварц. – Даша ей не говорила. Тридцать тысяч – не такая сумма, чтобы убивать. Вряд ли из-за нот… Но куда ж они делись? Странная история».

Домой Леля и Юля пошли пешком: от кафе недалеко. Юля еле шла, была очень бледная.

«Бедная, она все еще не в полной мере осознала смерть дочери», – размышляла Шварц. Спутница ее шла молча, шагала тяжело, устало. Она собиралась задержаться в Смоленске еще на неделю, чтобы сходить на девятый день на кладбище. А вообще в родном городе ей теперь делать нечего, вернется на Сахалин, дорабатывать до пенсии. А там… Про то, что будет делать потом, вернется ли в Смоленск, Юля старалась не думать.

– Пора мне в свою квартиру переходить, – сказала она Елене Семеновне, когда они подходили к дому. – Там уже, должно быть, печать с двери сняли.

– Что ты будешь делать одна в пустой квартире? – возразила Шварц. – Поживи у меня до отъезда.

Юля вздохнула.

– Надо хоть посмотреть, что там, сняли ли печать. Зайдем? Ключи у меня есть.

Печати на двери не было, они вошли. Шварц и сама сюда впервые пришла после того памятного дня, когда девушку убили. На сердце стало совсем тяжело, когда увидела неприбранную комнату, пачки книг и нот на полу…

– А кто это вынул из шкафа? – спросила Юля. Она зашла в свою квартиру впервые после приезда. – Кому они были нужны?

– Вот я тоже думаю… Славик говорит, что потерял какие-то ноты Дашины. – Шварц с грустью смотрела на знакомую обстановку. – Может, она их искала… Убирать сейчас нельзя – подождем, пока девять дней будет. Однако посмотреть в этих вынутых пачках старые ноты можно. Нет ли здесь какого-то ключа к ее гибели? Они от руки написаны, девятнадцатого века…