Поцелуй феи

— Нет, совсем нет! — очень по-доброму ласково ответила коза. — Я тебя люблю.

— И я тебя, — из глаз старушки полились слёзы. — Кормилица ты моя! Подруженька верная! Не больно ли тебе, когда я дою тебя?

— Нет, вовсе нет, — опять очень тепло уверила коза. — Мне совсем не больно. Даже нравится.

— Хорошо ли я тебя кормлю?

— Хорошо. Только…  Хлебца бы почаще, — мягко попросила коза. — Очень вкусный.

— Хлебушек любишь?

— Да.

— У нас, Шаша, не всегда бывает хлебушек. Но когда будет, я тебе теперь каждый-каждый раз буду давать кусочек! — пообещала плачущая старушка.

— Правда? — обрадовалась Шаша. — Спасибо.

Бабушка обняла её.

У Лалы на глазах тоже выступили слёзы. Она утёрла их кулачком.

— А ты что плачешь? — с доброй улыбкой спросил Рун у неё шёпотом.

— Трогательно очень, — тихо ответила она.

Рун подошёл к ней и обнял. Так они обнимали. Рун фею, бабушка козу. Наконец старушка поднялась.

— Пойдём, Шаша. Я с тобой пройду. Присмотрю, чтоб не обижали. Закройся, Рун, за нами понадёжней, — она была в слезах, но уже не плакала.

Она вышла с Шашей в сени, Рун поспешил за ними. Вскоре раздался скрип засова. Рун вернулся к Лале.

— А ты всё слёзки льёшь, — улыбнулся он ласково, и снова обнял её. — Ну что ты, милая.

— Рун, — сказала она растрогано. — Знаешь, феи вот ради этого живут. Ради такого. Вроде и чудо небольшое. А столько чувств хороших пробуждает. В сердцах. Поэтому феи любят ваш мир. За это. У нас, Рун, все привычны к чудесам. Фее трудно такое хорошее пробудить в ком-то столь запросто. Порадуются, да, но не расчувствуются и не удивятся. Совсем другое. Правда, ваш мир жесток. Иные феи, кто тут побывал, потом порою плачут. От воспоминаний. И не рассказывают никому, что видели. И даже надломленными иногда становятся, словно пережили то, чего не вынести. Надолго здесь фее лучше не оставаться. Но всё же у вас много есть такого, чего у нас…  при фее не случится. Что в душах ей не вызвать столь легко. Простою магией.

Она тяжело вздохнула от переполняющего её светлого умиления.

— Да, бабушку мою ты сразила, — покачал головой Рун. — Прямо наповал. Да и меня всё удивляешь. А что сейчас будет в деревне. Я даже и представить не могу. Хотел бы я на это посмотреть. Жаль, не увижу.

— Рун, ты сходи, коли сильно хочешь, — предложила Лала добродушно. — Ты с феей, а чудес так мало видишь. Только недолго, а то боюсь одна.

— Нет, — возразил он с мягкой улыбкой. — Моё чудо здесь со мной. Других мне не надо.

* * *

День стал клониться к вечеру. И Рун понял, что пора. В каком-то смысле это было даже облегченье. Ждать и страшиться грядущего тяжело. Но всё равно ему было не по себе. Лала тоже заметно волновалась.

— Рун, я хорошо выгляжу? — обеспокоенно спросила она.

— Да.

— А волосы как? Причесать бы. Ещё раз.

— Лала, это очень долго, не успеем. Да и зачем, они и так чудесны. Расчёсаны идеально, не сомневайся даже.

— А платьице как? Сзади ровно сидит?

— Сидит отлично. Лала, поверь мне, ты великолепна. Очаровательна, аж сердцу больно, как смотришь на тебя. Не наглядишься, сколько не смотри, я вот любуюсь, и не налюбуюсь. Никак. Наверно нету в нашем мире ничего, что бы могло по красоте с тобой сравниться. Хоть сколько-то. Хоть на мизинчик. Правда.

— Ого, как много пыла, — разулыбалась Лала. — Ты прям меня пугаешь, Рун.

— Пугаю пылом?

— Да.

— А это плохо? Когда он есть.

— Не знаю. Нет. Но просто непонятно, откуда он, ведь ты меня не любишь.

— Уж прям и не люблю?

— Ну, не влюблён.

— По мне, так очень даже я влюблён.

— А где моё могущество тогда?

— Похоже, где-то обронилось просто. Может проклятье не даёт могуществу родиться от любви, но она есть.

— Поверь мне, Рун, ты не влюблён, — уверенно заявила Лала. — Это не скрыть никак. Я бы увидела. Тогда б и пыл был постоянно. И ты бы был…  как будто окрылён, всё время воодушевлён, и счастлив и страдал одновременно. Вот так примерно. Всё было бы.

— А ты откуда знаешь? Как быть должно, — поинтересовался он.

— Догадливая.

Рун усмехнулся.

— Тебя, моя голубка, не поймёшь. То жалуешься, мало комплиментов, то их пугаешься.

— Загадочные девы существа. Непостижимые для вас, мужчин. Смирись с этим. Мой зайка, — с юмором посоветовала Лала.

— Да я смирился уж давно.

— Мне было приятно, Рун. Очень — уже без шуток сказала Лала тепло. — Почаще мне такое говори. Но это глубже проникает в сердце, когда не в суете при сборах говорят, а при объятьях нежных.

— Ну то есть надо было приобнять сперва.

— Ну, может быть, — улыбнулась Лала.

Рун взволнованно вздохнул.

— Эх, бабули так и нет. Всё, Лала. Надо выходить. Готова?

Она тоже вздохнула.

— Да. Только страшно. Знаешь, Рун, если среди народа будут малыши, и я увижу их с собою рядом, я растрогаюсь, и волшебство мне станет проще для толпы свершить. Но может всё равно не выйти. Терзает меня это.

— Лала, — сказал вдруг Рун с задумчивым видом.

— Что, милый?

— А ты можешь при толпе колдовать для меня?

— Для тебя? Могу, пусть хоть весь мир вокруг сберётся. Мне для тебя легко творить.

— Так ты твори при них для меня. А они будут думать, что это для них. Вот и всё. Так выйдет?

— Ох, правда! — обрадовалась Лала. — Ты очень умный, Рун! Только…