Повелитель

– А я иду по Садовому. Давай встретимся возле Маяковского, ты когда там будешь?

– Через пять минут, тут одна станция, – она обрадованно побежала на другую сторону платформы, еще до конца не веря, что он сейчас где-то поблизости.

Надя стояла возле памятника Маяковскому, и чтобы справиться с подступившим волнением, рассматривала украшения на высокой елке, установленной на Триумфальной площади. Она пыталась вспомнить слово из стихотворения «Мама, мама, ваш сын… – дальше она забыла. – Болен». «Безнадежно? – думала она. – Нет, вроде, не безнадежно. Неизбежно? Да нет, при чем здесь неизбежно…» Почувствовав на себе чей-то взгляд, она повернулась и увидела Лялина. Он был без шапки и в осенней расстегнутой куртке.

– Я запил. У меня с собой нет денег. И я хочу в туалет, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес он.

– Что значит запил, почему?!

– Ну ты же решила меня покинуть…

– Конечно, нет! Пойдем сядем где-нибудь, – она взяла его за руку и повела за собой.

Как назло, все ближайшие заведения были заполнены. Им пришлось перейти на Садово-Триумфальную улицу, там они зашли в кафе «Тренто».

– У тебя деньги есть? Тут недешево, потому и нет никого. Я тебе потом возмещу.

– Есть.

– Ты себе закажи что-нибудь. Сто грамм «Белой березы», – сказал Лялин подошедшему официанту.

– Это же водка! – закричала Надя, вырывая у него из рук меню. – Не несите!

– Несите. – повторил Лялин.

– Нет, не несите!

У мальчика-официанта вид становился все растеряннее.

– Несите, несите, – ободряюще кивнул ему Лялин.

– Ну зачем тебе еще сто грамм? – вздохнула Надя, когда официант ушел.

– А вот ты говоришь мне «пошел вон» и потом не отвечаешь…

– Вовсе не говорю я так!

– А все равно обидно.

– А мне тоже обидно! Это, кстати, ты мне сказал уходить!

– А чего ты меня променяла на своих поэтов?

– Андрей, они просто мои друзья! Ты у меня единственный!

Официант поставил на стол маленький графинчик с водкой и две стопки.

– Нам надо быть вместе, надо держаться друг за друга, – продолжил Лялин. – Ты когда ушла, даже не обернулась, я из окна смотрел. И потом не отвечала. И мне так плохо стало, невыносимо от этой безысходности. И я выпил. А потом еще. Давай придумаем сигнал, когда, как бы мы ни разругались, второй все равно выходит на связь?

– Мне плохо, позвони? Если бы ты мне так написал, я бы ответила.

– Может, просто SOS?

– Подходит.

Лялин протянул ей руку, и Надя ответила.

– А помнишь, мы так познакомились? Когда я еще опоздала. Ты тоже дал мне руку.

– Помню. Я просто не люблю шумных компаний, дело вовсе не в том, что там будут твои друзья!

– Да? А я подумала, ты не хочешь, чтобы нас видели вместе.

– Вовсе нет! Но не целоваться же нам во время семинара, верно?

– Ну да…

– А эти шумные отмечания меня раздражают, ну я же живой, мне тоже не хочется через себя переступать. И ты еще сказала, что туда больше хочешь, чем ко мне…

Он протянул руку и стряхнул крошку с ее губ. Наде показалось, в этом было столько любви к ней, сколько она никогда не встречала. Она вообще не знала, что ее может быть так много.

– Мне было так ужасно без тебя, – сказала она. – Я даже забыла пароль к ноутбуку. Подсказка для пароля: счастье. И нет никакого счастья, думала я, набирая «Андрей Лялин». Потом наши годы рождения. Тверской бульвар. Литинститут. Кафедра мастерства. И все было не то. И вдруг я вспомнила: ноябрь 2005. Ты целуешь меня в плечо, а потом… Не знаю, как у тебя, для меня это было счастье.

– Я люблю тебя, – ответил он. – Представляешь, в новогоднюю ночь приснился сон: у меня остановилось сердце. Я хожу, все делаю, просто сердце не слышно. Я тебе говорю – смотри, у меня сердце не ходит. Ты спрашиваешь, как так не ходит, послушала, что-то с ним поделала, понажимала, и оно опять заработало…

– Надо же! Знаешь, я никогда не пила такой вкусной водки, – Надя поставила на стол пустую стопку, – как будто она даже сладкая. Рядом с тобой мир становится другим…

– А как ты вообще здесь оказалась?

– Я искала тебя на бульваре. И я нашла тебя. Запомни: я всегда буду искать тебя на бульваре. Запомнишь? Повтори.

– Запомню. Я всегда буду искать тебя на бульваре.

Они вышли на морозную улицу, и Лялин потянул ее за руку за угол, в арку, и там целовал Надю в губы, лоб и щеки.

Домой к нему они ехали на машине. За окном автомобиля текла Москва, темная высоко в небе, и светлая здесь – возле земли. Все ощущения исчезли, осталась лишь легкая ткань любовного счастья, укрывающая этот мир, словно бинты. Счастье, от которого ломило сердце, и тело становилось упругим и легким, будто бы оно жило своей отдельной жизнью. Слова путались и теряли смысл, из всех букв остались только эти: люблю. Счастье, терпкое как рябина, густое как морской воздух, легкое как тополиный пух. Счастье, от которого Надя задыхалась, теряла дар речи и становилась бессмертной. Счастье, от которого весь мир свернулся и лег у ее ног, словно верный пес. Их общее счастье.

19. В Париж! В Париж!