«Повесть временных лет» как исторический источник

Задачи реальной топологии Руси IX–XI вв. с неизбежностью ставят перед каждым исследователем вопросы о Берладе и городах дунайских и поморских, в которых В. В. Мавродин с достаточным основанием находил приметы «русской вольницы», сопоставляемые им с Запорожской Сечью или донским казачеством позднейших времен, но которые теперь могут быть сравнимы с «боспорской» или «таврической Русью». В этом плане особенно примечательно упоминание Константином Порфирогенитом «Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии», откуда шли моноксилы в Константинополь, при том, что (как можно понять из текста) они не сходились с теми, что собирались «в крепости Киоава»[749]. Поскольку в русских источниках нет никаких сведений, что Святослав Игоревич когда-либо находился на княжении в Новгороде на Волхове, а отправлять лодьи из Волхова в Константинополь практически невозможно, естественно задаться вопросом: не указывает ли это сообщение на дунайский или какой-либо другой Новгород, где Святослав вполне мог проводить годы своей юности, чем объясняется как его последующее стремление на Дунай («средина земли моей»), так и выбор его кандидатуры в Константинополе для вторжения в Болгарию и последующее подчинение ему «городов по Дунаю», пополнивших ряды его воинов. Наконец, наличие именно этой «дунайской Руси», как и отмеченное рядом исследователей тождество клятвы оружием у болгар и русов[750], свидетельствуют в пользу упоминавшейся мною гипотезы о происхождения его матери, Ольги, из болгарской Плиски.

Другой комплекс фактов, заставляющий обратить внимание на множественность «Новгородов», связан с сюжетом, приуроченным к Ярославу Владимировичу и его борьбе за Киев, — избиении варягов «во дворе поромони» [Ип., 127]. Отсутствие в этом тексте упоминания «словен» и «руси» (действующими этносами выступают «варяги» и «новгородцы»), вместе с использованным греческого (византийского) эпитета «варягов» — (‘верные’), а вовсе не «путешественники» (от др.-северного farimenn), как истолковала Е. А. Мельникова и бездумно повторил за ней Г. С. Лебедев[751], ставит вопрос о времени и причинах проникновении столь специфически византийского термина в лексику Новгорода на Волхове при наличии собственного, причем здесь же используемого термина «варяги»[752]. Такая неопределенность употребления и изолированность лексемы в очередной раз дает повод заподозрить существование какого-то неучтенного Новгорода, время от времени всплывающего в перспективе ранних веков русской истории. В известной мере, такое заключение объясняет отсутствие указанных этнонимов и в других текстах, связанных с Ярославом, поскольку одноразовое упоминание «руси, варяг, словен» при наборе им войска в начале ст. 6526/1018 г. или «варяг и словен» в таком же контексте ст. 6542/1034 г., не подтверждаемое в последующем повествовании, носит характер безусловного «клише» XII столетия.

Еще одним текстом, трудно согласующимся с историко-географической ситуацией первой половины XI в., оказывается новелла 6551/ 1043 г. о походе Владимира Ярославича на Константинополь, текст которой, искаженный сокращениями архетипа Ипатьевского и Лаврентьевского изводов, частично восстанавливается с помощью Воскресенского списка ПВЛ[753], а сам рассказ подробнейшим образом изучен и проанализирован в ряде работ Г. Г. Литавриным[754]. Это последняя по времени работа, охватывающая весь круг известных по данному сюжету источников (русских, византийских, восточных), не упустившая ни одного возможного нюанса в истолковании фактов, тем не менее, оказывается не в силах ответить на три вопроса, неизбежно встающие перед исследователем: 1) откуда пришли «росы» к Константинополю; 2) почему ссора на константинопольском рынке должна была вызвать такой ответный демарш со стороны «Киевского государства» при безусловно крепнущих мирных и даже родственных (вспомним брак Владимира!) отношениях в области религии и культуры; 3) что дало основание М. Пселлу в своем описании событий и через много лет утверждать, что «это варварское племя всё время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и <…> ищет предлога для войны с нами»[755].