Правдивая история, записанная слово в слово, как я ее слышал

Ну вот, я и думаю: если, думаю, моему Генри удалось бежать, так, наверно, он ушел на Север. И вот как-то раз, когда собрались офицеры, вошла я к ним в гостиную, и вежливо присела, и рассказала им о моем Генри, а они слушали меня все равно как белую. Я и говорю: "А пришла я вот зачем: если он убежал на Север, откуда вы пришли, то, может, вам случилось встретить его, и вы скажете мне, где он теперь и как его найти. Он был очень маленький, у него шрам на левой руке и на лбу". Лица у них стали грустные, а генерал говорит мне: "Давно ли вы с ним расстались?" А я говорю: "Тринадцать лет". Тогда генерал говорит: "Значит, он теперь уже не ребенок, он взрослый человек".

А мне это и в голову не приходило раньше. Для меня-то он все был маленький мальчуган; я и не думала, что он вырос и стал большой. Но тут я все поняла. Ни один из этих господ не встречался с ним, и они ничего не могли мне сказать о нем. Но все это время мой Генри был в бегах, на Севере, и сделался цирюльником, и зарабатывал деньги, только я ничего этого не знала. А когда пришла война, он и говорит: "Полно мне, говорит, цирюльничать, попробую отыскать мою старуху мать, если она еще жива". Продал он свою цирюльню, нанялся в услужение к полковнику и пошел на войну; всюду побывал - все искал свою старуху мать, нанимался то к одному офицеру, то к другому: весь Юг, мол, обойду. А я-то ничего не знала. Да и как мне было знать?

Ну вот, как-то вечером у нас был большой солдатский бал; солдаты в Ньюберне всегда задавали балы, и сколько раз устраивали их в моей кухне, просторная была кухня. Мне это, понимаете, не очень-то нравилось: я служила у офицеров, и мне было досадно, что простые солдаты выплясывают у меня на кухне. Ну да я с ними не церемонилась, и если, бывало, рассердят меня, живо выпроваживала вон из кухни.

Как-то вечером, было это в пятницу, явился целый взвод солдат черного полка, карауливших дом, - в доме-то был главный штаб, понимаете? - и тут-то у меня желчь расходилась! Страсть! Такое зло разобрало! Чувствую, так меня и подмывает, так и подмывает - и только и жду, чтоб они меня раззадорили чем-нибудь. А они-то танцуют, они-то выплясывают! Просто дым коромыслом! А меня так и подмывает, так и подмывает! Немного погодя приходит нарядный молодой негр с какой-то желтой барышней и давай вертеться, вертеться голова кружится, глядя на них; поравнялись они со мной и давай переступать с ноги на ногу, и покачиваться, и подсмеиваться над моим красным тюрбаном. Я на них и окрысилась: "Пошли прочь, говорю, шваль!" И вдруг у молодого человека лицо разом изменилось, но только на секунду, а потом он опять начал подсмеиваться, как раньше. Тут вошли несколько негров, которые играли музыку в том же полку и всегда важничали. А в ту ночь уж и вовсе разважничались. Я на них цыкнула. Они засмеялись, это меня раззадорило; другие тоже стали хохотать - и я взбеленилась! Глаза мои так и загорелись! Я выпрямилась - вот этак, чуть не до потолка, - подбоченилась да и говорю: "Вот что, говорю, негры, разве я в хлеву родилась, чтобы всякая дрянь надо мной издевалась? Я из тех цыплят, что от Старой Синей Наседки, - вот кто я такая!" И вижу, молодой человек уставился на меня, а потом на потолок - будто забыл что-то и не может вспомнить. Я, значит, наступаю на негров - вот так, как генерал какой; а они пятятся передо мной - и в дверь. И слышу я, молодой человек говорит, уходя, другому негру: "Джим, говорит, сходи-ка ты к капитану и скажи, что я буду в восемь часов утра; у меня, говорит, есть кой-что на уме, и я не буду спать эту ночь. Ты уходи к себе, - говорит, - и не беспокойся обо мне".

А был час ночи. В семь я уже вставала и готовила офицерам завтрак. Я нагнулась над печкой - вот так, пускай ваша нога будет печка, - отворила ее, толкнула дверцу - вот как сейчас толкаю вашу ногу, и только было достала противень с горячими булочками и подняла ее, глядь - какое-то черное лицо просунулось из-под моей руки и заглядывает мне в глаза - вот как теперь на вас гляжу; и тут я остановилась да так и замерла, гляжу, и гляжу, и гляжу, а противень начал дрожать, - и вдруг... я узнала! Противень полетел на пол, схватила я его левую руку и завернула рукав - вот как вам заворачиваю, - а потом откинула назад его волосы - вот так, и говорю: "Если ты не мой Генри, откуда же у тебя этот шрам на руке и этот рубец на лбу? Благодарение господу богу на небесах, я нашла моего ребенка!"

О нет, мисту Клеменс, я не испытала в жизни горя. Но и радости тоже.

ПРИМЕЧАНИЯ

Правдивая история, записанная слово в слово, как я ее слышал (A True Story Repeated Word for Word As I Heard It), 1874.

А.Николюкин