Преступление и совесть

В огромной витрине универсального магазина за большим толстым стеклом стоял мужской манекен, одетый в изысканный дорогой костюм. Художник, очевидно, употребил много знания и терпения, чтобы заставить манекен подмигивать прохожим и вещать монотонным глухим голосом: «Не забыл ли ты, прохожий, приобрести то, что тебе необходимо?»

Даже такой видавший виды газетчик, как Ходошев, был ошарашен. Он никак не мог оторваться от замысловатого зрелища. Задумавшись на мгновение, не надо ли и ему что-нибудь купить в этом сверкающем магазине, через порог которого он даже робел переступить, собравшись было войти, Ходошев спохватился, что необходимо спешить в Думу, иначе он может пропустить самое важное, ради чего прибыл в этот город чудес.

Повернув обратно, Исай вскочил в первый же подошедший трамвай и вскоре очутился возле Таврического дворца, где заседала Государственная дума.

Дежурный просмотрел письмо, поданное Ходошевым, вызвал по телефону офицера, который, взяв письмо, тут же вышел; вскоре офицер вернулся, впустил корреспондента и разъяснил ему, где находится ложа для представителей прессы.

Довольный таким приемом, Ходошев быстро поднялся по лестнице и очутился в ложе, где находились представители различных петербургских и московских газет.

Поклонившись ближайшему соседу, возле которого было свободное место, Ходошев представился. Тот привстал и тихо ответил:

— Кузнецов, корреспондент Петербургского телеграфного агентства.

У киевлянина разбежались глаза. Из своей ложи он всматривался в величественный зал, заполненный множеством кресел. Кресла располагались полукругом, многие из них были уже заняты. Перед каждым креслом — пюпитр с бумагами. Люди в визитках, фраках и смокингах сидели в креслах, опершись на подлокотники. Сверху видны были лысины и гладко зачесанные головы депутатов. И все это выглядело так, словно не лишенный каприза художник захотел оттенить именно пестроту и многоцветность.

На трибуне — один только грузный мужчина, председатель думы — Родзянко, а у кафедры — оратор в визитке, обмякшей в плечах. Голос его скучен, он вызывает у слушателей дремоту.

Ходошев настолько увлекся представшим перед его глазами зрелищем, что не мог сосредоточить своего внимания на отдельных депутатах. Громадная люстра, свисавшая с потолка, две поменьше — по бокам — ослепительно сияли многочисленными электрическими лампочками.

В полукруге кресел — депутаты различных партий: правые черносотенные от «Союза русского народа», октябристы, организовавшиеся после 17 октября 1905 года. Несколько обособленно от них — кадеты, далее — националисты, прогрессисты; затем трудовики, так называемые буржуазные демократы; совсем отдельно — рабочие демократы, среди них и социал-демократы. Большинство депутатов составляли помещики, фабриканты, заводчики; кое-где в ряду многочисленных гладко причесанных черных голов выделялись пепельные или серебристые пряди волос — головы священников, скрывающих холеные тучные тела под складками ряс.

— Вон там, в дальних рядах самого центра полукруга, — говорил Кузнецов, — сидят кадеты, так называемые конституционные демократы, либералы во главе с известным историком профессором Милюковым.

— Это и есть Милюков? — удивленно спросил корреспондент, направляя свой бинокль на зал. — Интересно бы познакомиться с ним… — Тот как раз нагнулся к соседу, и Ходошев увидел лихо подкрученные кверху усы Милюкова.

— Вон тот, с приподнятыми плечами, — Родичев, — продолжал Кузнецов, — своеобразный, горячий оратор.

— А где сидят Ниселович и Фридман — представители российского еврейства? — обратился Ходошев к своему коллеге по перу.

— Что-то не видно их, но не унывайте… — Кузнецов взял из рук Ходошева бинокль, обвел взглядом ряды депутатов. — Когда начнутся дебаты, они дадут знать о себе. А, вот и они, сидят рядышком…

— Где, где?

— Чуть дальше, за кадетами. Они что-то беспокоятся! Вот, посмотрите в бинокль: в темном костюме — Ниселович, или, как его величают в русско-еврейских кругах, Леопольд Николаевич. А другой — с гладкой головой — Нафталь Маркович Фридман.

— Вижу, теперь я вижу. Кое-что я о них знаю, но продолжайте.

— Первый — Ниселович, пишет по экономическим вопросам, избран от Курляндской губернии. Второй — Фридман — от Ковенской губернии. Оба довольно опытные адвокаты. Собственно говоря, хотя они и защищают в Государственной думе интересы еврейского населения, но по своему образу мышления и пониманию российской действительности принадлежат к той же группе, что Милюков и Родичев. В единичных случаях, когда в парламенте возникает вопрос о правовом — или, вернее, бесправном — положении евреев в Российской империи, на их плечи падает тяжесть быть представителями гонимого народа.

Тут Ходошев невольно подумал: о них, безусловно, не имеют понятия ни бердичевский портной с бескровным лицом, ни витебский жестянщик — ведь не эти труженики избирали Ниселовича и Фридмана…

— О чем задумались, коллега? — спросил Кузнецов.

— Ниселович и Фридман полагают, очевидно, что еврейский народ может быть спокоен, имея в их лице таких защитников…