Преступление в Орсивале

Лекок говорил, расхаживая по комнате между окном и книжными шкафами и останавливаясь, когда ему нужно было подчеркнуть что-то важное, словно генерал, диктующий адъютантам план завтрашнего сражения. Судья и доктор с восхищением смотрели и слушали. За сегодняшний день он уже в третий раз представал перед ними в совершенно новом обличье. Сейчас в нем не было ничего ни от ушедшего на покой лавочника, каким он выглядел во время осмотра места преступления, ни от циничного и сентиментального полицейского, каким он изобразил себя, когда рассказывал свою биографию. Это был совершенно новый Лекок – лицо исполнено достоинства, глаза светятся умом, язык ясный, лаконичный. Короче, то был Лекок, известный следователям и судьям, которые использовали поразительный талант этого замечательного сыщика.

Уже давно он спрятал бонбоньерку с портретом и не лакомился пастилками – все это было, если воспользоваться его выражением, одним из аксессуаров облика провинциала, который он принял.

– А теперь, – сказал он, – слушайте. Десять часов вечера. Ни звука, дорога пуста, в Орсивале гаснут огни, вся прислуга в Париже, в «Тенистом доле» только граф и графиня де Треморель. Они в спальне. Графиня сидит за столом, на котором сервирован чай. Граф разговаривает с ней, расхаживая по комнате.

У графини никаких предчувствий. Уже несколько дней муж ласков с нею, как никогда. Она ни о чем не подозревает, так что граф может приблизиться к ней сзади и у нее даже мысли не возникнет обернуться. Да если бы она и услышала, как он тихонько подходит к ней, то решила бы, что он собирается поцеловать ее.

А он, вооруженный длинным кинжалом, стоит у нее за спиной. Он знает, куда нанести удар, чтобы тот оказался смертельным. Граф взглядом намечает место и вонзает кинжал с такой чудовищной силой, что его гарда оставляет отпечаток по обоим краям раны. Графиня падает, даже не вскрикнув, и ударяется лбом о край стола. Стол переворачивается. Разве это не объясняет местоположения раны – чуть пониже левого плеча, почти вертикальной, идущей справа налево?

Доктор кивнул.

– Да и какой другой мужчина, кроме мужа или любовника, может разгуливать по спальне и подойти к сидящей женщине, а она даже не обернется?

– Все верно, – пробормотал папаша Планта, – вне всяких сомнений.

– И вот графиня мертва. Первое чувство убийцы – торжество. Наконец-то он избавился от этой женщины, своей жены, которую ненавидел до такой степени, что даже пошел на преступление, решился сменить счастливую, блистательную, завидную жизнь на полное опасностей существование преступника, не имеющего ни родины, ни друзей, ни дома, отверженного любым цивилизованным обществом, преследуемого полициями и правосудием всего мира.

Вторая его мысль – об этом письме, бумаге, документе, короче, небольшой вещице, которая – он точно знает – находилась у жены и позарез была нужна ему и которую он сотни раз просил отдать, но жена отказывала.

– Добавьте, – заметил папаша Планта, – что эта вещица была одной из причин преступления.

– Граф полагает, что ему известно, где находится этот жизненно важный для него документ. Думает, что стоит лишь протянуть руку. Но он ошибся. Он обыскивает шкафчики и бюро, где лежат вещи жены, но ничего не находит. Перерывает ящики, поднимает мраморные статуэтки, переворачивает все в спальне вверх дном. Ничего. И тут ему приходит в голову: а не спрятано ли это письмо под каминной полкой? Одним движением он сбрасывает все, что стоит на ней. Часы падают и останавливаются. Еще нет половины одиннадцатого.

– Верно. Это засвидетельствовали нам сами часы, – вполголоса произнес доктор Жандрон.

– Под полкой нет ничего, кроме пыли, которая сохранила отпечатки его пальцев. И тогда убийцу охватывает тревога. Где же этот бесценный документ, ради которого он рискует жизнью? Он приходит в ярость. Как обыскать запертые ящики? Ключи лежат на ковре – я нашел их там среди осколков чайного сервиза, но он их не заметил. Нужен какой-нибудь инструмент, чтобы взломать ящики. И он идет вниз искать топор.

На лестнице возбуждение графа гаснет и появляется страх. В каждом темном углу таятся призраки, преследующие любого убийцу. Ему страшно, он торопится.

Вооружившись огромным топором, который я нашел на третьем этаже, он бежит наверх, в спальню, и начинает крушить все вокруг. Он словно обезумел: накидывается то на один, то на другой предмет, но тем не менее ведет в обломках лихорадочные поиски – я отметил их следы. Ничего, по-прежнему ничего.

В спальне все вверх дном, граф переходит в свой кабинет, и разгром продолжается: без остановки взлетает и падает топор. Граф крушит собственное бюро, но не потому, что не знает содержимого ящиков, – нет, там может оказаться какой-нибудь неведомый тайник. Ведь не он покупал это бюро, оно принадлежало Соврези, первому мужу Берты. Граф остервенело перетряхивает книги и швыряет их на пол.