– Скажу всё же, коль уж начала, чего там. Устинья-то вчера тоже прибежала, конечно, и муж ейный, Пахом. Люди её от пожара оттаскивали, она так кричала, так кричала, уж думала я, родит она прямо туточки от страху. Но да обошлось. Увели её опосля домой. А Пахом тут до конца был. Тебя-то под окном без сознанью нашли, на травку положили поодаль. А как всё потушили, так Пахом тебя хотел на телеге к ним в дом везти. Да я сказала, мол, неча. Плохо девке, зачем далёко тащить, через всю деревню, а наш-то с дедом дом, вот он, туточки. Да и ухаживать за тобой надо будет, а Устя тяжёлая, незачем ей потрясенье лишнее. Я сама, отвечаю, девку полечу. Пахом нахмурился, спорить со мной принялся, да меня не переспоришь, не эдаких ишшо видывала. Стегнул он лошадь в сердцах, да уехал к себе. А ты у меня осталась.
Софья содрогнулась при мысли о том, что было бы, не заступись за неё баба Стеша.
– Бабушка, спасибо тебе, что не отдала! – горячо зашептала она, – Я у вас буду жить и всё делать буду, помогать тебе.
Баба Стеша помолчала, а после сказала:
– Знаю я, девка, всё.
– Что знаешь, бабушка? – обомлела Софья.
– Почто ты к ним не хочешь знаю, и почто Пахом то и дело тут вертится. Сдаётся мне, что и изба ваша неспроста полыхнула.
Софья вспыхнула:
– Я, бабушка, ничего ему не позволяла.
– Э, девка, – махнула рукой старуха, – Да что ты мне-то говоришь? Не я ль тебя с малых лет знаю? Не на моих ли глазах ты выросла? Я и без слов твоих знаю, что ты не эдака, что честь бережёшь, и родители ваши людьми были добрыми, все их уважали. А вот Пахом этот… Да и матушка его с сестрицей те ещё скапыжницы. Давно уж я заприметила, как он клинья к тебе подбивает, курощуп несчастный. Нечего тебе в их дому делать, однем словом.
– Бабушка, неужто ты думаешь, что он и поджечь мог?…
– Тю, а то как же! – всплеснула руками старуха, – Так оно и было, могу поклясться.
Софья задумалась.
– Давай, бабушка, в хлев зайдём.
– Ну айда.
На удивление хлев устоял, только стены его снаружи почернели, обуглились, внутри же всё было цело.
– Вот они, картиночки мои! – обрадовалась Софьюшка, нащупав на стене мешочек.
Старуха заулыбалась, закивала:
– Надо же, сколько лет прошло, а они оказывается целёхоньки. Я, как сейчас, помню, как отец ваш их для тебя вырезал, сидя на завалинке. Уж как он старался. Мастер был своего дела, руки золотые. Добрых-то людей Господь завсегда рано прибирает, потому как достойны они уже к Богу идтить, а мы вот, дураки, живём. Царствие-то Небесное его ишшо заслужить надобно. Ну, идём что ли? Обедать пора.
– Идём, – кивнула Софья, взяла бабу Стешу под ручку, и обе заковыляли наискось улицы к дому старухи.
Глава 11
Бабка Стеша с дедом приняли Софью, как родные, и, благодаря их заботе да ласке оттаяло девичье сердечко, успокоилось. Приходила Устя, звала к себе, упрашивала, умоляла, рыдала даже, да только Софья лишь качала головой. Устя, обидевшись накрепко, ушла, не разрешив и проводить себя. А ходила она тяжело, ноги, как столбцы сделались, пальцы на руках толстые, неповоротливые, и всё-то болело у ней что-то, хотя никогда хворой не была, здоровье было крепкое в девках. Софья вздохнула, постояла у плетня да вернулась в избу.
– Что, к себе зовёт? – хлопоча у печи, обернулась к ней баба Стеша.
– Зовёт, – опять вздохнула Софья.
Баба Стеша покачала головой:
– Эх, девки, и как её угораздило-то за Пахома пойти? Нешто любовь такая?
– Не знаю, бабушка, – подперла кулачком подбородок Софья, – Поначалу-то она вроде меня слушала, а после… Словно околдовали её.
– Околдовали, говоришь? – баба Стеша замерла у печи с ухватом в руках, – А ты ведь права, девка. Мать-то Пахомова нехорошими делами занимается, это все знают.
– Ты что же думаешь, бабушка? Нешто приворожили Устю?
– Всё может быть. Мы с тобой вот как поступим. Сходим в соседнее село завтра, не откладывая. Там знахарка живёт, Матрёна. Сильная она. Спросим её как быть.
Сказано-сделано. Следующим же днём побывали баба Стеша с Софьюшкой у знахарки, и вот что она им сказала…
– Порчу чёрную сделали на твою сестру, да вдобавок присуху сильную, кладбищенскую. Какая же поганка так над девкой поизмывалась?
– Так свекровь её, – пробубнила бабка Стеша в ответ.
Знахарка разложила карты, нахмурилась:
– Верно баете. Она. Привязала невестку к своему сыну чёрными нитями. Её и качает теперь, как на качелях, то вроде любит она его, то ненавидит так, что мочи нет. Да и болеет бедная.
– Болеет, болеет, – закивала бабка, Софья же молча слушала, боясь пропустить хоть слово, – Отёкла вся, водянка у ей.