Дверь распахнулась, но вместо гладкотелой служанки на пороге появился худой, весь в пятнах от перенесенной в детстве оспы, индеец Хорхе. Увидев отца Игнасио с распростертыми объятиями, индеец сразу понял, в чем дело. Его неподвижное, угрюмое, морщинистое лицо с выпуклыми, всегда недовольными глазами, подернула еле видимая ухмылка.
— Что тебя привело ко мне, сын мой? — придя в себя, растерянно произнес отец Игнасио.
— Мы одни, отец Игнасио? — спросил Хорхе.
— Одни сын мой, только закрой за собой дверь, — ответил священник, сообразив, зачем пришел к нему индеец.
Хорхе был штатным осведомителем отца Игнасио, что было большой редкостью среди индейцев. Он был постоянно обижен на всех жителей селения. Очевидно, от желания отомстить всем за это, произрастала его болезненная страсть к доносам, считал священник. Отца Игнасио индеец вполне устраивал, через него он знал, что делается в селении. Тем более что Хорхе, за свою грязную работу ничего не требовал.
— Подойди ко мне! Что ты хотел сообщить? — спросил отец Игнасио, когда индеец закрыл дверь.
— Падре! — произнес индеец тихим настороженным голосом. — В Сан-Жуане чужой человек!
— Что значит чужой? — переспросил, Игнасио. — К нашим селянам приезжают в гости родственники со всей Новой Испании!
— Это не родственник! Он ни испанец, ни индеец, ни какой другой, кто живет на нашей земле! — твердо заявил Хорхе.
— Почему ты так думаешь, сын мой? — удивленно спросил Игнасио. Он понял, что Хорхе имеет в виду иностранца.
— У него желтые как зерна маиса волосы и голубые как небо утром глаза! — ответил индеец.
«Действительно! — подумал Игнасио, — Блондина с голубыми глазами не то, что здесь, но и в Испании днем с огнем не сыщешь!»
— А где ты его встретил? — с интересом спросил он индейца.
— Рядом с хижиной Матео Омечтотцина, — ответил тот.
— И что он там делал? — с еще большим интересом спросил Игнасио.
— Развлекал игрой на дудочке Нинью, дочь Матео! — серьезным голосом произнес Хорхе.
«Удивительны дела твои господи! — подумал священник. — Если индеец говорит правду, то откуда этот блондин в глухом индейском селении? Хотя, какое ему до всего этого дело?»
Но другая мысль заставила его изменить свое мнение: «Сдается мне, что этот ленивый и порочный индеец не только ко мне ходит со своими доносами! Зачем он плавает с рыбаками каждую неделю в Кампече? Один раз он попал мне на глаза у дверей здания кабильдо. Может быть, Хорхе наушничает кому-то из городского совета. Если этот блондин протестант из Германии, Нидерландской Испании или еще хуже из Англии, тихо и незаметно проповедует свою еретическую веру среди индейцев, чтобы возмутить их против испанцев, то рано или поздно все всплывет наружу. Тот же Хорхе донесет, что был у меня! Тогда, если не принять мер, мне несдобровать! Пахнет судом трибунала инквизиции!» Отец Игнасио с ненавистью посмотрел на индейца: «А ведь ехать нужно к епископу в Мериду! Как минимум несколько дней будет потеряно, в то время как в это воскресение день святого Себастьяна! Убытки, одни сплошные убытки!»
Индеец, молчаливо стоящий перед священником, мешал ему сосредоточиться. «Почему он не уходит? Не так уж бескорыстен этот индеец! Наверное, ждет, когда я его отблагодарю?»— раздраженно подумал отец Игнасио, уловив плотоядный взгляд индейца в сторону корзины с яйцами, за которой должна была прийти Лусиия.
— Можешь идти сын мой! Я приму меры! — как можно твердо сказал он индейцу. Видя, что Хорхе все равно топчется на месте, отец Игнасио пообещал ему:
— Приходи вечером, сын мой, я бесплатно отпущу тебе грехи!
Разочарованно блеснув злыми глазами, не сказав ни слова, недовольный такого рода поощрением, Хорхе вышел из сакристии. Отец Игнасио однако, не обратил на это внимание, хотя в другое время, счел бы такое поведение индейца возмутительным. Кажется, он придумал, как ему поступить!
Надев черную шляпу с широкими полями, отец Игнасио вышел на паперть церкви. На площади перед храмом не было ни души. В воздухе стояла гнетущая духота. «Вечером опять будет ливень!» — подумал священник. Закрыв тяжелые, из черного дерева ворота храма на массивный висячий замок, отец Игнасио, оставляя сандалиями крупные следы на пыльной поверхности площади, направился к своему дому, который располагался на другом ее конце. Еще не открыв ворот во двор, он громко крикнул:
— Хулиан! Где ты?
Хулианом звали индейского мальчишку лет двенадцати, прислуживавшему отцу Игнасио.
— Я здесь, падре! — ответил тонкий мальчишеский голос и небольшого росточка, шустрый, почти голый парнишка подскочил к нему из тени навеса опирающегося на деревянные столбы и окаймляющего весь периметр двора.
— Приготовь мне мула и флягу воды! — распорядился отец Игнасио.