Приручение. 10 биологических видов, изменивших мир

Еще одно недавнее, тщательно спланированное исследование продемонстрировало, что лошади не просто интерпретируют поведение человека, но и пытаются влиять на него: некоторые выразительные движения лошадей действительно выглядят как средство осознанной коммуникации. Так, в ходе эксперимента было замечено, что лошади вытягивали шею, указывая головой на ведро с кормом, который они хотели съесть, но не могли до него дотянуться. Тогда животные смотрели на человека – участника эксперимента, – потом «указывали» на ведро и снова переносили взгляд на человека. При этом, как только человек уходил, животные прекращали «жестикулировать». А если человек приближался, то они «жестикулировали» быстрее. Помимо этого, лошади кивали и мотали головой, чтобы привлечь внимание. Это дает основания предполагать, что лошади не просто стремятся к общению, но признают в людях возможных «собеседников». Маловероятно, что эти способности развились у животных за те несколько тысяч лет, что прошли с момента их одомашнивания, но при этом также трудно представить, чтобы они были врожденными. Скорее всего, у лошадей имеется предрасположенность к обучению такому типу поведения в процессе общения с другими представителями своего вида – а с некоторых пор еще и с людьми – в своем социальном кругу. Получается, речь идет не о врожденном поведении, а о врожденной склонности к развитию определенного типа поведения. Будучи от природы общительными, как и собаки, лошади естественным образом объединяются с другими социальными существами. Еще в медном веке в причерноморских и прикаспийских степях лошади стали верными союзниками охотников-собирателей, которые и стали первыми наездниками. Вскоре лошади стали постоянными спутниками людей, но перевозили они не только всадников. История следующего прирученного человеком вида, который мы рассмотрим, началась в седельных сумках путешественников, двигавшихся через степи по будущему Великому шелковому пути. Сумки эти были набиты плодами, призванными утолить голод в долгой дороге, – яблоками.

9. Яблоки Malus domestica

Восейл! Восейл! Весь город веселится,
Хлеба всем вдоволь, и эль будет литься,
Чаша у нас из светлой липы,
Из нее за ваше здоровье выпьем.

Глостерширский восейл

Восейл

Конец января, холодный зимний вечер в северном Сомерсете. В одном из садов собирается набольшая группа людей. Голые сучья садовых деревьев устремляются в ночное небо. Под ногами уже хрустит ледок. Все, и молодые, и постарше, тепло одеты, закутаны в шарфы, шерстяные шапки натянуты на уши. От их дыхания на морозе образуется пар. У детей в руках инструменты. Их сложно назвать «музыкальными» инструментами – это всякого рода штуки, издающие шум: маракас, тамбурины, жестяные банки, наполненные пластиковыми крышками, нитки с нанизанными на них металлическими крышками, натянутые на рогатку, – импровизированные трещотки. У одного из взрослых даже есть труба. Толпа приходит в движение и вытягивается в процессию, которая змейкой ползет между деревьями, качаясь, звеня и бряцая. Грохот стоит невероятный!

Так мы будим яблони и отпугиваем злых духов, чтобы следующей осенью был хороший урожай. Процессия останавливается, и один из мужчин прочищает горло, чтобы запеть восейл[48]. У меня люди, распевающие песни на улице, всегда вызывали резкую неприязнь. Петь на публике – позерство. То же самое, что смотреть спектакль, который чьи-то дети придумали и тут же поставили. Уйти нельзя, да и смеяться неприлично. И вот приходится сидеть до конца, изобразив на лице подбадривающую улыбку, а затем поздравлять юных актеров, не давая ни капле иронии просочиться в интонацию. Но здесь, в этом саду, мой ледяной цинизм слегка оттаивает. У поющего красивый голос, выдающий человека в возрасте; он полностью погружается в песню. Мне кажется, что мы скользим сквозь время, возрождая, вторя эхом чему-то из прошедших столетий.