— Вы можете не верить мне, Мария, это Ваше дело, но говорю Вам искренне, у меня не было и нет никаких намерений насчёт него. Если будет нужно, я уйду, — уже совсем тихо произнесла Ева, не выдержав пристальный взгляд Марии.
— Нет-нет, ты неправильно меня поняла, — поспешила оправдаться женщина, и её голос будто стал на несколько тонов теплее и нежнее, а спесь и надменность вдруг исчезли из тёмных, непонятного цвета глаз. — Приручи его, Ева. Прошу тебя как та, кто была с ним с самого начала. Он нуждается в этом, хотя, конечно, никогда в этом не признается — недаром ведь считается отцом гордыни. Будет непросто, это правда, но ты сможешь.
— Я постараюсь, — тепло ответила Ева, всё ещё не понимая настроения Марии. — Надеюсь, Вы не смеётесь надо мной, — немного обиженно добавила девушка, поднимая с пола одеяло, — всё-таки, я и правда сумасшедшая.
— Не принимай близко к сердцу, — уже совсем ласково сказала Мария и, подойдя к девушке, осторожно погладила ту по голове. — Такая уж у меня натура — не могу не вспылить, как лиса не может не схитрить. Но я не пошутила насчёт Саваофа Теодоровича, — серьёзно добавила она, чуть сжимая Еву в своих больших объятиях. — Нам всем это нужно. Правда-правда.
Женщина немного помолчала, погрузившись в свои мысли, а Ева с удивлением поняла, что не чувствует биения сердца в её груди.
— Мария умерла, — сказала вдруг она, не глядя на Еву. Девушка подняла голову и заглянула в лицо Марии, но та отвела глаза, словно чего-то стыдясь. — Та, что на латыни говорила.
Несколько мгновений Ева растерянно смотрела в пустоту, прокручивая в голове последние две фразы, а затем перевела взгляд на куст белой розы и принялась увлечённо его рассматривать, будто ища в нём спасение.
— Что случилось? — тихо спросила девушка у Марии. Та плотно сжала губы и ничего не сказала.
— Глупая история, — ответила, наконец, она. — Спускалась ночью по лестнице, оступилась и пересчитала головой все ступени — смерть на месте. Жаль. Хорошая была старушонка, милая, — на последнем слове голос Марии дрогнул, и Ева едва успела увидеть стоящие у неё в глазах слёзы, перед тем как женщина с досадой отвернулась от неё. — Прости меня, Ева. Я… Я должна это сделать, понимаешь, должна…
— Что Вы, всё в порядке, — засуетилась девушка, усадив Марию на стул. — Вам принести воды?
— Да, если можно.
Ева выбежала из палаты, с грехом пополам нашла в коридоре кулер и, набрав в нём полный стакан воды, поспешила обратно в палату… однако там уже никого не было. Ева растерянно остановилась в дверях. Комната была пуста: скомканное одеяло непонятной грудой лежало поверх незастеленной кровати, немного шатающийся и явно не раз чиненный стул слегка отодвинут, как если бы на нём недавно кто-то сидел, на столе стоял нетронутый поднос, и только куст белой розы, до недавнего времени украшавший кухонный подоконник в квартире Евы, теперь стоял на подоконнике в её палате. Для убедительности Ева заглянула в ванную, но там тоже никого не было, и тогда девушка, недолго думая, вылила одну половину стакана в розу, а вторую — себе на голову.
— Бред какой-то, — вздохнула Ева, устало облокотилась на дверь и медленно сползла вниз, осев на пол. Приходил к ней кто-нибудь или всё это ей привиделось, девушка не знала, ведь роза, единственное доказательство чьего-то визита, может быть, уже была в комнате, а Ева просто её не заметила, однако мысль о смерти Марии не давала ей покоя. Мгновенно поднявшись на ноги, Ева выудила из внутреннего кармана чемодана телефон.
Ответ пришёл практически сразу.
***