Присягнувшая Черепу

У памятника Гоку Ми он показался мне все тем же: его непринужденная уверенность в себе граничила с высокомерием. А с другой стороны, видела я его совсем недолго и издалека. Маловато времени, чтобы угадать в себе любовь, чтобы понять, разгорается ли пламенем тлевший во мне все эти годы уголек.

Я уже почти убедила себя, что задумала глупость, и лучше бы мне присмотреть голого красавчика из тех, кого полным-полно кругом, когда увидела его. Почти все погружаются в бассейны потихоньку, наслаждаясь лаской чистой воды и позволяя ей омывать тело, скрывать его дюйм за дюймом.

Только не Рук.

Он шагнул в воду, не удостоив ее внимания. Мало кто умеет с изяществом преодолеть сопротивление воды. Но Рук, вместо того чтобы ломиться вперед, взбивая мелкую волну и неловко растопыривая руки, рассекал воду, как нож, – медленно и неуклонно. Я успела соскучиться по его манере держаться. Одна эта плавность движений стоила того, чтобы на нее посмотреть, даже не будь он нагим.

Я помнила эти плечи – широкие, но не грузные, с точеными мускулами. Я помнила, как обхватывала ладонями эти ребра, как водила ногтем по темной коже, и помнила, как колотила по его бокам кулаком, пытаясь сквозь твердые мышцы достать печень или почки. Его кулаки я тоже помнила и, хотя издали мне еще не видны были такие детали, представляла себе костяшки в шрамах и кривой от частых переломов средний палец. Лицо его покрывала темная щетина – Рук пару дней не брился. А еще зеленые глаза – я их узнала даже сквозь пар.

В десяти шагах от меня он заговорил, негромко и спокойно.

– Ты мне должна бутылку квея.

Шесть лет. Шесть лет, как я ушла от него среди ночи, выскользнув за дверь нашего жилья без предупреждений, без объяснений, – шесть лет он не знал, жива ли я, и вот нашел о чем поговорить вместо изумленных расспросов!

– С собой ты ее, надо полагать, не прихватила, – заметил он, приближаясь.

– Помнится, – в том же неспешном тоне ответила я, – мне оставалось допить не больше половины. Полбутылки мы распили до того, как ты столь нелюбезно захрапел.

– Стало быть, полбутылки.

– Охотно верну, – улыбнулась я. – Назначь время и место.

– Здесь, – ответил он, – и сейчас.

– Ты только вошел.

– И уже нашел то, чего искал. Какая удача!

Вот тут требовалось исхитриться. Рука привела в бани найденная на трупе записка, приглашающая Глотку на свидание неизвестно с кем. Что записка была от меня и свидание со мной, он мог не сомневаться. Но, согласно мной же сочиненному сюжету, мне бы полагалось ожидать здесь Глотку. Значит, я должна недоумевать. Недоумевать, но не хлопать глазами. Мне предстояло показать ему, что я ловко импровизирую, не дав понять, что я играю. И немного блеска моей роли не повредило бы.

Я чуть развернула плечи, откинула со лба мокрые волосы, создавая впечатление праздной неги. По части праздности и неги Рашшамбар не многому меня научил.

– Тебе опять нос сломали? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Пора бы бросить подставляться под удары. Твое прекрасное лицо с каждым переломом становится чуточку уродливей.

Я немножко кривила душой. Мне нравились в нем и кривоватый нос, и тонкие шрамы на коже.

– Если я ничего не путаю, – ответил он, – часть отметин на твоей совести.

Я покачала головой, сделала пару гребков к нему и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, потянулась к его лицу, тронула шрамы на подбородке и на правой скуле. Глупое сердце заходилось в груди, стучало куда громче и чаще, чем за миг до убийства Глотки. Надо полгать, это была добрая примета, только очень не к месту. Учащенное сердцебиение и глупость считаются приметами любви. С другой стороны, этот назойливый стук мешал мне сосредоточиться. Я и забыла, каково быть с ним рядом. Нас обвивал горячий пар, отгораживал от бассейна и от мира.

Рук не пытался отвести мою руку. Он стоял по грудь в воде, неподвижно, но в боевой готовности – он всегда был начеку, даже во сне – и следил за мной, как кулачный боец следит за движениями противника в начале схватки. Я уронила руку и на шаг отступила.

– Будь ты расторопней, – сказала я, – может, я бы тебя поменьше колотила.

– Как твои ребра? – фыркнул он в ответ.

Моя рука погладила скрытый водой бок. На месте зажившего перелома на кости еще прощупывался рубец.

– Бедиса создала, ты украсил.

– Долго заживало?

– Пару месяцев. Урок того стоил.

– Урок? – Он поднял брови.

– Не оттопыривай локти, пока не увидишь удара.

– Ребяческая ошибка.

– Я и была ребенком.

– Охрененная злобная милая крошка.

– Больше охрененная, злобная или милая?

– Три в одном и в высшей степени.

– Люблю, когда меня ценят по достоинству, – подмигнула я ему.

Я дышала горячо и часто, как всегда перед дракой, и сердце по-прежнему билось в груди, точно тревожный колокол на пограничной заставе. Рук пробежал взглядом по моей груди и ниже.

– Шрамов прибавилось.

Я кивнула на выпуклый рубец у него на плече: след тяжелой колотой раны. В Сиа его еще не было.

– Не только у меня.

– Уговариваю себя, уговариваю бросить воевать, – пожал он плечами. – Заняться, к примеру, гончарным ремеслом. Да все не соберусь.

– Какими мы созданы, такие и есть.