Призрачный бал

В тот же вечер, после убийства неверной, он вернулся к гостям, а до этого вызвал меня и попросил подмешать в бочонок вина какой-то порошок. Да с ухмылкой сказал:

– Не бойся, Санька, это веселье для всех будет! Что-то заскучали гости без хозяюшки бала…

Решив, что будет худо спорить с безумцем, я выполнил его просьбу, а после наполнил бокалы. Я не ведал тогда, что это отрава. Посчитал, что, может быть, опий или морфий, какой граф принимал еще с тех пор, как ведьма продажная лицо кочергой ему сожгла.

Граф вышел к гостям со своим бокалом и после тоста «за мою любимую» лихо опрокинул вино. Гости последовали его примеру и через пару минут уже корчились на полу, а граф что-то вопил о предателях и лизоблюдах.

Чтобы не видеть этого, я выбежал во двор и кричал, кричал, как безумный!

Никогда не брал на душу столько грехов! Да еще ведьма стояла перед глазами, повторяя и повторяя свои последние слова! Не хотел я убивать ее полюбовника! Жалко стало! Даже после памятки, оставшейся из-за него на спине в виде рубцов от плети, когда первый раз попытался открыть графу глаза на их шашни.

Да и как не открыть! Я ведь в поместье вырос, а граф меня будто не замечал! Не то что этого Захара приблудного! Пришел с улицы и сразу в любимчики попал. Еще ведьму свою приволок!

Она, небось, старую графиню и сжила со свету, с нее станется… Эх… как бы и впрямь проклятье ее не сбылось! Хотя… как ни думал я, а ничего плохого она мне и не нажелала! Чтобы жить подольше мне и деткам моим да хозяина найти хорошего…

Но все же на другой день я в деревенскую церкву сходил. Поставил свечки за упокой…

Как после всех злодейств графу все с рук сошло – не представляю! Только до сих пор никто не пискнул, а ведь с того дня целый год прошел, как и не было. Жандармы приходили, пытали графа и прислугу вопросами, но ушли ни с чем. А граф после вообще всю челядь выгнал, даже повариху сослал к черту на кулички. А может, и вовсе закопал где. Об этом мне даже думать не хотелось. И нанял приходящую прислугу из деревни.

Каждую ночь просыпался я теперь от любого шороха, и мерещилось, что граф по мою душу заявился.