Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Однако все мы по очереди тщетно пытались дотянуться до камня. Он был расположен чересчур высоко, и я уже начал себя спрашивать, чем закончатся эти странные упражнения, как вдруг за моей спиной раздался страшный крик боли и ужаса. Пораженные, мы повернулись все разом. Ах, этот крик! Крик смерти, прозвучавший под полуденным солнцем, крик, который уже преследовал нас по ночам. Когда эти крики наконец прекратятся? Когда наконец эти ужасные звуки, услышанные мною впервые в ночной тиши замка Гландье, перестанут возвещать о новой жертве — жертве внезапного и таинственного преступления, коварного, как чума. Право же! Печальное шествие эпидемии даже более предсказуемо, чем эта сеющая смерть рука. Все четверо, дрожащие, с широко открытыми от ужаса глазами, вопрошали мы сверкающее солнечным светом пространство, еще вибрирующее от этого скорбного крика: кто же умер? Или кому предстоит умереть? Из чьих уст вырвался этот смертный стон? Можно было вообразить, что жалуется и стонет бесконечно прозрачный свет самого дня.

Испуганным больше всех казался Рультабиль. Я видел, как он сохранял хладнокровие в чрезвычайнейших и неожиданнейших обстоятельствах, превышающих человеческие силы. Я видел, как недавно подобный же вопль заставил его ринуться бесстрашным спасителем в опасную темноту ночи. Почему же сейчас под ярким солнцем он так дрожит? Вот он перед нами, робкий, как ребенок, которым он на самом деле и является, хотя и претендует постоянно на старшинство и главенство. Значит, он не предвидел этой минуты, этого мгновения смерти под полуденным солнцем?

Прибежал Маттони, проходивший в этот момент по двору и тоже все слышавший. Рультабиль жестом приковал его к месту здесь же у арки, как неподвижного часового, а сам направился навстречу стонам. Или, вернее, он направился к центру стонов, так как казалось, что они окружают нас и берут в кольцо.

Затаив дыхание, мы двинулись следом за ним, вытянув руки, как будто брели в темноте и боялись столкнуться с кем-то невидимым. Миновав тень эвкалипта, у самого ее края мы увидели распростертое в агонии тело.

Это Бернье!

Это хрипящий и задыхающийся Бернье пытается приподняться, но падает вновь. Его грудь залита кровью. Мы склонились над ним, и Бернье еще нашел в себе силы произнести перед смертью два слова: «Фредерик Ларсан!» Его голова откинулась назад. Фредерик Ларсан! Вечно Фредерик Ларсан! Он нигде и повсюду. Всегда он! Вот его почерк. Труп, и никого вокруг этого трупа. Так как единственный путь спасения от того места, где совершено убийство, ведет через арку, возле которой мы стояли, все четверо мгновенно повернулись, услышав крик умирающего, повернулись так быстро, что не могли не видеть смертельного удара. И мы ничего не увидели! Ничего, кроме яркого света. Движимые одним и тем же чувством, мы направились в открытые двери Четырехугольной башни и, не колеблясь, зашли в комнаты Старого Боба. Салон пуст. Мы прошли его и открыли дверь спальни. Старый Боб спокойно лежал на кровати со своей высокой шляпой на голове, а рядом с ним сидела матушка Бернье. Как они оба безмятежны! Но жена убитого увидела наши лица и вскрикнула в предчувствии ужасного несчастья. Она ничего не слышала! Она еще ничего не знала! Мы попытались ее удержать, но тщетно. Она выбежала из башни и тотчас заметила труп. И вот теперь под раскаленным солнцем полудня бедная вдова стонет над истекающим кровью мужем. Мы сняли с него рубашку и увидели рану пониже сердца. Рультабиль выпрямился с лицом, которое я у него уже видел, когда в Гландье он исследовал рану невероятного тела.

— Можно сказать, что это тот же удар ножом! Тот же удар. Но где же сам нож?

Мы поискали вокруг, но ничего не нашли. Конечно, человек, нанесший удар, мог унести нож с собой. Но что это за человек? И где он? Мы ничего не знаем. Вероятно, Бернье перед смертью узнал это и, быть может, именно от этого умер.

Фредерик Ларсан! Дрожащими губами мы повторяли эти два слова, произнесенные умирающим.

Вдруг на пороге арки появился князь Галич с газетой в руках. Он двинулся к нам, просматривая ее и чему-то усмехаясь. Госпожа Эдит бросилась вперед, вырвала из его рук газету и указала на тело Бернье.

— Только что убили этого человека, — сказала она, — позовите полицию.

Князь Галич посмотрел сперва на труп, потом на нас и, не произнеся ни слова, быстро ушел. Матушка Бернье продолжала рыдать. Рультабиль опустился на край колодца. Он, кажется, совсем обессилел.

— Что ж, — вполголоса сказал он госпоже Эдит, — пусть приходит полиция. Вы этого хотели, сударыня!

Но госпожа Эдит испепелила его взглядом своих темных глаз. В этот момент она ненавидела Рультабиля, заставившего ее усомниться в Старом Бобе. Разве Старый Боб не лежал в своей комнате под присмотром самой же матушки Бернье в то самое мгновение, когда убивали ее мужа?

Рультабиль устало посмотрел на крышку колодца, которая оставалась нетронутой, растянулся на ней, как на кровати, будто желал хоть немного отдохнуть, и спросил еще тише:

— Что же вы скажете полиции?

— Все!