Прометей № 3

Вождь мирового пролетариата особо подчёркивал, что анархизм «нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего движения». Революционность анархистов (к этой категории он относил «взбесившихся» от ужасов капитализма мелких буржуа) весьма неустойчива и имеет «свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в "бешеное" увлечение тем или иным буржуазным "модным" течением». Но совсем неубедительно звучит у Ленина тезис о том, что «анархизм пользовался в период обеих революций (1905 и 1917) и во время подготовки к ним сравнительно ничтожным влиянием», и это, «несомненно, следует поставить отчасти в заслугу большевизму», поскольку, по мнению теоретика и вождя большевизма, «ещё более важную роль в деле ослабления анархизма в России, сыграло то, что он имел возможность в прошлом (70-е годы XIX века) развиться необыкновенно пышно и обнаружить до конца свою неверность, свою непригодность как руководящей теории для революционного класса»[220]. В чём заключалась эта неверность, остаётся только догадываться, но популярность анархистские теории от этого, как свидетельствует история, не теряли.

Фото 23. Обложка первого выпуска журнала «Коммунистический Интернационал» – органа Исполнительного комитета Коминтерна. 1919 г.

Итак, анархисты не могли смириться не только с диктатурой пролетариата, но и вообще со всякой диктатурой, воспринимаемой ими как насилие, принуждение, ограничение свободы, пусть даже и вызванное объективной необходимостью. Вдобавок из милитаристско-революционной риторики марксистов-большевиков трудно было понять, каким образом должна реализовываться эта самая диктатура пролетариата – ведь последний, научившись только разрушать старое, отжившее, и привыкши видеть вокруг себя одних только врагов, вряд ли был готов в своей массе к созиданию: организовывать и управлять процессом построения нового социума. А известную бакунинскую формулу «страсть к разрушению есть вместе с тем и созидающая страсть» надо было понимать в более глубоком, философском, смысле… Большевики же, как было задумано и как показал последующий исторический опыт, полагали привлечь к управлению пролетарским государством наиболее сознательных, преданных марксистской идее рабочих, но, в первую очередь, его авангард – трудовую интеллигенцию, во главе которой находится её ядро – партия. В своё время М. Бакунин в полемике с К. Марксом провидчески выразил свои глубокие сомнения в том, что такой государственный строй будет существенно отличаться от буржуазного, поскольку интересы новой элиты будут превалировать над интересами простого народа. Коммунизм в такой марксистской интерпретации Бакунин видел лишь как казарменный, жёстко закрепляющий человека – всего лишь винтик в глобальной социальной системе.

Следует отметить, что ленинский стиль управления с его принципами и тактикой, совсем не в том смысле, который преподавался в конце XX в. в советских вузах и школах партхозактива, в начале того же века логично вписывался в русло классического менеджмента и политического маркетинга. Жесткая иерархическая пирамида под парадоксальным лозунгом демократического централизма (занявшего, по мнению большевистского руководства, середину между анархизмом и бюрократизмом) на практике требовала безусловного бескомпромиссного подчинения и не допускала полемики даже с минимальными свободными оценками, не говоря уже о критике вырабатываемых верхами управленческих решений и генеральной линии партии. Вполне логичная и оправданная жёсткость, доходящая, по сути, до жестокости, а, нередко, и до абсурда, объективно была вызвана поставленными грандиозными и беспрецедентными целями тотального развития новой общности, а также реально существующим внутренним и внешним противодействием в лице сопротивляющихся сторонников отжившего строя – белого движения, интервентов, стремящихся урвать свой кусок от впавшего в конвульсии государства, различных партий и движений (анархистов, в том числе), имеющих оригинальное, не совпадающее с большевистским видение грядущего, а также собственного многочисленного «несознательного» населения, пока ещё не понимающего своего будущего счастья и не просматривавшего путей его достижения.