Юджи говорил, что вы даже дерево не можете увидеть, а если вы его все-таки хоть раз увидите, то свалитесь замертво. Джидду Кришнамурти был специалистом по изучению работы ума, разоблачая ограниченность мысли с поразительной ясностью, но эффект слов Юджи был еще более глубоким. Юджи был грубым, яростным и прямым, но эффект был глубже, чище и тоньше, чем я полагал поначалу. Я думал, что видел ограниченность мысли, но определенные моменты, касающиеся образа жизни Джидду Кришнамурти и его подхода, ставшие очевидными благодаря Юджи, я раньше даже не замечал. Было даже неловко за свою легковерность. В том, что говорил Юджи, не было никакой поэзии. Он старался полностью убрать всякий налет таинственности.
«Это одна из причин, почему я выражаю это чистыми и простыми физическими и физиологическими терминами. В этом нет никакого психологического содержания, никакого мистического содержания, никаких религиозных подтекстов, на мой взгляд. Я должен сказать это, и мне все равно, принимаете вы это или нет, это не имеет для меня никакого значения».
Несмотря на то что я был сильно впечатлен, правда также и то, что я был несколько напуган. Отдельные отрывки были просто мрачными. До сих пор мне не приходилось сталкиваться ни с одним учителем, философом или гуру, который бы так смело отрицал инструменты собственной торговли. Его равнодушие к системе, истории, священным писаниям и системе ценностей в духовной практике ощущалось как пощечина. Джидду Кришнамурти намекал на что-то подобное, но при этом постоянно держал вас за руку и продвигался вперед так чертовски медленно, что вы почти засыпали. Юджи продолжал движение независимо от того, нравилось вам это или нет. Он-то уж точно не уговаривал слушателя «следовать вместе с ним», наоборот…
«Понимать нечего, каким-то образом это понимание уже есть. Как оно случилось – никто не знает, и нет никакой возможности заставить вас это увидеть. Вы спрашиваете: „Почему ты говоришь?“ Вы приходите сюда (вот почему)».
После встречи с Джидду Кришнамурти у меня осталось ощущение, что ограниченное «я» могло коснуться чего-то безграничного. Он говорил, что это невозможно, но при этом возникало отчетливое чувство, что сам он находится в постоянном контакте с безграничным. А затем, «взяв нас за руку», он продолжал сбрасывать подобных мне ищущих леммингов с утеса самоисследования в пустоту «невыбирающего осознавания» – эшеровский лабиринт замкнутых разочарований.
Юджи отрицал существование «я» в каком-либо другом виде, кроме как в грамматической форме.
«Существует только местоимение первого лица единственного числа! Я не вижу там никакого „я“!»
Чтение Юджи Кришнамурти вызывало во мне множество ощущений: от восторга до холодного пота, от уныния до надежды. С еще большей силой я ощутил клаустрофобию, вызываемую тюремной камерой моего «я». Решетки на окнах сознания, освещенные лучом прожектора, в деталях высвечивали картину моей захваченности. Юджи утверждал, что в результате всего произошедшего с ним он четко увидел, что любые религиозные и духовные стремления являются причиной, а не решением человеческих страданий.
Джидду Кришнамурти начинал выглядеть лицемером.
Так неожиданно, сбросив одну обезьяну со спины, я, сам того не ведая, собирался посадить на ее место трехсотфутовую гориллу, готовую вцепиться в мои короткие волосы и швырнуть меня в мир.
Глава 6
«– А вопрос о том, чтобы приносить пользу, не возникает?
– Абсолютно нет. Он не считает себя особенным, избранным некоей силой для изменения мира. Он не считает себя ни спасителем, ни свободным человеком, ни просветленным».
Обнаружив нечто неожиданное, то, что я уже даже не надеялся найти, я первым делом решил выяснить, как можно увидеться с интересующим меня человеком. Я связался с техническим дизайнером веб-сайта Юджи, чтобы узнать о его местонахождении, и в ответ получил номер телефона в Калифорнии. После нескольких гудков в трубке послышался женский голос:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Я звоню по поводу Юджи Кришнамурти.
– Да, вы хотите поговорить с ним?
Этого я ожидал меньше всего.
– А он на месте?
Где-то в глубине, на том конце провода послышался еще один голос:
– Кто там? Чего они хотят?