Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг.

В вопросах взаимоотношений с армией А. Д. Протопопов продолжил линию конфликта с оппозиционным командующим Северным фронтом генералом Н. В. Рузским и его вездесущим начальником контрразведки генералом Н. С. Батюшиным. Министр был уверен, что печально известная комиссия по борьбе со шпионажем плохо осведомлена о настроении войск и не может гарантировать безопасности столичного гарнизона. Однако отправить в отставку Батюшина было проблематично: это привело бы к острому конфликту с военным начальством, к тому же подобное кадровое решение находилось вне полномочий министерства внутренних дел. Протопопов решился на откровенный разговор с Николаем II, который полностью одобрил проверку работы батюшинской комиссии и нелестно высказался о самом генерале[1383]. Скорее всего, именно по настоянию императора В. И. Гурко, заменявший М. В. Алексеева на время его болезни на посту начальника штаба Ставки, распорядился устроить обыск у сотрудников Батюшина.

В ночь с 13 на 14 февраля 1917 г. начальник контрразведки Петроградского военного округа жандармский полковник В. М. Якубов провел обыски на квартире одного из ключевых сотрудников батюшинской комиссии прапорщика П. Я. Логвинского в Петрограде и у его любовницы в Москве. Прапорщик давно уже, со времени дела Манасевича-Манулова, находился под подозрением во взяточничестве. Результаты обыска ошеломили даже видавших виды жандармов. На квартире Логвинского было обнаружено 600 тыс. рублей наличными, а также компрометирующие его бумаги. Все материалы В. М. Якубов немедленно направил не в штаб Н. В. Рузского и даже не командующему военным округом С. С. Хабалову, а помощнику начальника разведывательного отделения штаба фронта своему коллеге по корпусу жандармов подполковнику Н. П. Злобину, а тот уже напрямую в департамент полиции МВД[1384]. Фактически Якубов и Злобин грубо нарушили порядок делопроизводства и служебной субординации.

Павел Яковлевич Логвинский, несмотря на казалось бы невысокий чин прапорщика, был одним из ключевых персонажей в коррупционных схемах спецслужб Северного фронта. Потомственный почетный гражданин города Москвы, сорока одного года, он успел сделать карьеру присяжного поверенного сначала в Саратовской, а потом и в Московской окружной судебной палате. В 1915 г. призванный на фронт прапорщик Логвинский получил контузию и был отправлен в госпиталь во Псков, где располагался штаб фронта. Здесь он явился в разведывательное отделение к ротмистру В. В. Сосновскому и предложил свои услуги, а вскоре уже был лично представлен М. Д. Бонч-Бруевичу и Н. С. Батюшину. Опытному юристу быстро нашлось применение: 21 ноября 1915 г. он был назначен на должность переводчика контрразведывательного отделения штаба Северного фронта.

Сначала по приказу Батюшина Логвинский был командирован в Петроград для разбора дел гражданского отделения штаба столичного военного округа, потом подчинен полковнику Резанову и занимался военно-цензурной работой в столице. В апреле 1916 г. бывший присяжный поверенный был командирован с самыми широкими полномочиями в Курляндскую и Эстляндскую губернии для организации ликвидации немецких фабрично-заводских и торговых предприятий, в том числе знаменитого акционерного общества целлюлозной фабрики Вальдгоф под Перновым[1385]. Она была взорвана по приказу брата председателя Государственной думы полковника П. В. Родзянко, которому ошибочно показалось, что немцы высаживают в ее районе морской десант[1386]. Эта сфера деятельности стала настоящей золотой жилой для коррупционера: одним росчерком пера чиновник контрразведки сохранял или уничтожал крупные коммерческие компании, имел возможность описать все их имущество, а мог «случайно не заметить» неких ценных активов. Вряд ли прапорщик Логвинский был абсолютно самостоятелен в принятии подобных решений и не обсуждал из с руководством штаба Северного фронта. Показательно, что именно он летом-осенью 1916 г. был основным следователем по обвинению главы Соединенного банка графа В. С. Татищева в государственной измене. Однако в отличие от Манасевича-Мануйлова, он смог тогда избежать ареста и прямых обвинений в вымогательстве. По признанию очевидцев, в начале 1917 г. Батю-шин доверял Логвинскому намного более, чем другим членам своей комиссии, фактически, сделав его своей правой рукой[1387].