— Бери, холоп русских свиней, — крикнул Хаджи-Мурат. — Изменник святого дела. Иди! Бери! — И он выстрелил, но пуля миновала Гаджи-Агу.1919
И на этот выстрел ответили сотни выстрелов, направленных в кусты по лошадям и людям. Пули, как град, посыпались по кустам1920 и ранили лошадей. Одна, разорвав треногу, треща бросилась по кустам, другая зашаталась.— Режь лошадей, — крикнул Хаджи-Мурат и, подойдя к своей лошади, заржавшей при его приближении, полоснул кинжалом по шее лошади. Кровь хлынула.
Из ямы Хаджи-Мурата видно было врагов, перебегавших от куста к кусту. Им же он был почти не виден. А между тем, он, положив винтовку на1921
край ямы, целил1922 не промахиваясь. Офицер милиции в черной папахе впереди других выскочил из за куста, желая забежать за следующий, но не успел он сделать шага, как винтовка щелкнула, дым показался на полке, и офицер повернулся, зашатался и упал.Рыжий Гомчаго также редко выпускал выстрелы даром и всякий раз радостно визжал, когда видел, что пули его попадали.1923
Как только кто из мирны̀х высовывался из за дерева, он падал или хватался за грудь или живот.
Товарищи Хаджи-Мурата1924
делали то же. Только Муртазил не стрелял, но, лежа подле Хаджи-Мурата, заряжал1925 и подавал ему то свою, то его винтовку.1926 Курбан сидел за своей убитой лошадью и пел «Ляилаха-илла-ллах» и1927 не торопясь стрелял, но не попадал, потому что дурно целил. Сафедин дрожал всем телом от нетерпения броситься с кинжалом на врагов и стрелял тоже дурно, потому что смотрел на1928 Хаджи-Мурата.Только Гомчаго не пускал ни одного заряда даром.1929
Первый из мюридов Хаджи-Мурата был ранен Гомчаго. Пуля попала ему в руку. Он обтирал кровь о черкеску и продолжал стрелять.1930
Потом был ранен сам Хаджи-Мурат. Пуля пробила ему плечо. Хаджи-Мурат1931 вырвал из бешмета вату1932 [и] заткнув рану продолжал целить и стрелять. Когда мирны̀е увидали, что Хаджи-Мурат ранен, они радостно завизжали, и1933 Гаджи-Ага опять закричал1934 ему, чтобы он сдавался. Всё равно ему не уйти от них.— Не уйти и вам от меня, — кричал Хаджи-Мурат,1935
заряжая ружье.— Трусы, пьяные мыши, — кричал Балта, не сидя, как другие за лошадью, а перебегая от дерева к дереву и стреляя в нападавших.
— Давай бросимся в шашки, — проговорил Сафедин.
— Погоди еще. Стреляй. — Сафедин взялся за ружье и тотчас же выпустил его. Пуля попала ему в лоб, и он с корточек спустился назад и упал навзничь. Опять мирны̀е, увидав, что убили одного, загикали и закричали,1936
но не решались1937 итти в кусты.Увидав, что Сафедин убит, Хаджи-Мурат1938
велел Муртазилу взять от Сафедина заряды и подать ему.1939 У него уже не оставалось.1940 Муртазил подполз к Сафедину и выбрал.1941 Балта был тоже ранен в1942 шею и,1943 плюя кровью, сидел за кустом. Курбан пел и стрелял медленно и дурно и скоро был убит. Пуля попала ему в грудь. Гомчаго вылез из ямы и исчез куда то. Хаджи-Мурат один отстреливался,1944 и неприятели придвигались1945 всё ближе и ближе.1946 Еще пуля попала Хаджи-Мурату в1947 левую руку, и он опять вырвал кусок ваты и стал, лежа в яме, затыкать рану.Враги думали, что он убит, и визг поднялся со всех сторон, и человек пять подбежали шагов на десять.
— Убит, убит, — закричали горцы и бросились к яме. Но тотчас же остановились.
Из ямы1948
поднялся весь черный и в крови Хаджи-Мурат и из пистолета убил ближайшего.1949 Опять нападающие остановились. И тут Хаджи-Мурат выскочил из ямы и с кинжалом наголо бросился в их середину. Он не успел добежать до врагов, как еще две пули1950 попали в него: в шею и в грудь, и он упал.1951Он умирал и вдруг понял это. И вспомнился ему его враг, сам высокий, рыжий Шамиль, с своим ложным величием, и сын Магома, и преданный Сафедин, который с раскрытым, как у птенцов, ртом лежал подле него.
«Его воля, алла бисмилла иль рахил, — подумал он. — Так надо, так и будет», и его охватило торжественное спокойствие.
Все думали, что кончилось. Но вдруг его страшная, окровавленная голова, бритая, без папахи поднялась из за лошади, он поднялся весь. Все замерли.
Смущение нападавших продолжалось недолго. Еще две пули ударились в грудь Хаджи-Мурата. Одна попала в один из тех золотых, которые были зашиты в его бешмет, и отскочила, другая попала в сердце.
Хаджи-Мурат упал навзничь и уже не двинулся.
Тогда Ахмет-Хан подбежал и ударил кинжалом по голове, но сгоряча не попал по шее, а по черепу, сделав ненужную рану.
Потом он уж наступил на шею и, свернув левой рукой окровавленную голову набок, совсем отсек ее.
Кровь хлынула из артерий, и челюсть головы дернулась и замерла навек.
Вот эту смерть напомнил мне раздавленный репей-татарин на дороге.
* № 111 (рук. № 51).