Пташка

Все вдруг пришло в движение. Первыми оживились снегири и синицы, выбравшиеся из зимних укрытий и наперебой начавшие прославлять вновь повторившееся торжество света над тьмой. Скотина, влекомая первобытным зовом, забеспокоилась в стойлах, предвкушая скорую волю. Мужчины и женщины, переполошенные в преддверии пашни и сева, суетливо и весело мелькали во дворе, отворяя окна и ворота, перетряхивая сундуки, доставая с поветей[64] плуги и бороны. Вся усадьба казалась зараженной лихорадкой, и только хозяин Кранн Улл не поддавался ей, оставаясь неизменно собранным и бесстрастным.

– Нам необходимо уехать, Гнеда, – заявил Фиргалл в один из тех неприкаянных вечеров, когда еще слишком холодно, чтобы сидеть на улице, но уже невмоготу оставаться дома, и девушка, отложив неладившееся вышивание, уже поднялась, чтобы уйти спать.

Сид смотрел на нее, сложив руки на груди. У него был вид человека, давно и безуспешно борющегося с непосильной задачей.

Гнеда замерла в дверях.

– Уехать? Куда? Что случилось?

Сид утомленно потер лоб, словно пытаясь разгладить складки, в последнее время все чаще появляющиеся на его челе.

– На Айфэ напали.

– Что? – выкрикнула девушка и накрыла рот обеими ладонями.

– Он цел и невредим, – устало сказал сид. – Мой сын умеет за себя постоять.

– Когда это случилось? Что с ним?

– Еще зимой. Он не пострадал.

– Мы должны были поехать к нему! – Ее брови взметнулись в возмущенном неверии.

– Я же сказал, с ним ничего не стряслось, – раздраженно отрезал Фиргалл. – Но теперь начали происходить и другие вещи. Мои любезнейшие родственники решили воспользоваться положением и вмешаться в наши и без того непростые отношения с отцом. – Его губы надломились в презрительной усмешке, но Гнеда достаточно узнала сида, чтобы распознать ярость, стоявшую за ней. – Они пытаются устроить все для того, чтобы я впал в немилость князя Ангуса, и, кажется, преуспевают в этом. – Фиргалл уставился на серебряную чернильницу, которую мучил, без конца приподнимая и закрывая крышку. – Если я лишусь поддержки отца, Финтан может осмелеть настолько, чтобы напасть на нас прямо в Кранн Улл.

– Но зачем им понадобилось вредить Айфэ? – тихо спросила Гнеда.

– Чтобы поставить меня на место. Отвадить от задуманного. – Он по-прежнему не смотрел на нее.

– Неужели это стоит того? – еще тише произнесла девушка.

Фиргалл резко вскинул на нее нахмуренный взор.

– Дочь Этайн должна быть восстановлена в своих законных правах. Я поклялся в этом и сдержу слово во что бы то ни стало! – Он свел челюсти так, что побелели желваки.

– Что, если мне не нужна эта клятва? – Гнеда едва слышала себя.

Брови сида окончательно сошлись на переносице. Он открыл рот, но слова застыли на его подрагивающих от гнева губах. Фиргалл с лязгом захлопнул крышку, так что брызги чернил окропили лежащие рядом свитки, и оперся подбородком о сведенные в кулак руки.

– Как бы то ни было, задерживаться здесь просто неблагоразумно, – вымолвил сид, возвращая самообладание. – Я мог бы поехать к отцу на поклон, но это, во-первых, займет время, во-вторых, неизвестно, чем закончится, и в-третьих, оставит тебя в уязвимом положении.

– Куда же мы отправимся? – упавшим голосом спросила Гнеда. Мысль об отъезде из Кранн Улл почти телесно ранила ее.

– В Залесье.

17. Кровь на руках

Слуга, доставивший страшную весть о нападении на Айфэ, привез с собой и неожиданный гостинец для Гнеды. С тихой, немного застенчивой улыбкой он передал девушке перчатку, к которой должиком была пристегнута птица, показавшаяся Гнеде крохотной по сравнению с Гобаханом. Гнеда никогда не видела подобных птах раньше, но не сомневалась, что разъяренный комочек бурых перьев был пустельгой. Маленьким бориветром. Хранителем ее угасшего рода.

От мысли о том, что там, вдали от Кранн Улл, Айфэ все равно помнил и заботился о ней, стало тепло на душе.

Гонец рассказал, что везти своенравную птицу было то еще удовольствие, и Гнеда, глядя на отчаянно шипящего и расправляющего крылья в тщетной попытке казаться больше соколка, охотно верила его словам.

Девушка не смогла скрыть разочарования от того, что Айфэ не прислал с птицей хотя бы клочка бересты, но, значит, тому были причины. Слуга удалился, оставив Гнеду наедине с озлобленным и напуганным существом, и девушка с тревогой задумалась, как справится с ним без помощи друга.

Фиргалл с сомнением оглядел растрепанного и заморенного дорогой сокола во время прогулки, на которую Гнеда взяла его на следующий день. Заявив, что, судя по серому оперению на голове и малому росту, это челиг[65], сид утратил всякий интерес к птице.

Девушка же преисполнилась решимости выносить соколка. Памятуя о наставлениях Айфэ, она уже не испытывала той робости, что по первости была с Гобаханом, и все-таки успехов не наблюдалось долгое время. Пустельга по-прежнему дичилась, кусала ее пальцы и истошно кричала при любых попытках приблизиться. От отчаяния Гнеда даже назвала своего питомца Злым, что изрядно повеселило Фиргалла.