Птичий домик (СИ)

Annotation

Марч Уильям

Марч Уильям

Птичий домик

Уильям Марч

ПТИЧИЙ ДОМИК

Близился закат. Они сидели за столиками с расставленными на них напитками перед широким окном в нише, которое выходило в парк. Снаружи краснокирпичный дом был обильно увит бесподобно сверкающей зеленью виноградных лоз. Лозы придавали полноту оконным карнизам и вычурным старомодным балконам, на которых они росли, оттеняя контуры окон густой, просвечивающей листвой. Поэтому небольшой парк за ними казался написанным на ярко-зеленом мольберте.

Марселла Кросби попросила всех посмотреть сразу на окно и на парк.

- Видите! - воскликнула она взволнованно. - Это как пейзаж, обрамленный венком флориста!

Она ощутила теплоту в желудке и нервное стеснение внизу шеи, взяла прядь черных волос и провела ей по губам, задумчиво прикусив кончик. Это начало нового стиха, совершенно определенно ощутила она. Он еще не знала точно, как сложится этот стих, в какую сторону унесет его чувство, но уже ощутила, что он будет о старике, который, воскреснув в могиле, разгребет руками землю над собой и сядет в удивлении среди засохших цветочных подношений, возложенных над ним другими людьми.

Этот образ так взволновал ее, что она стала выговаривать свои мысли вслух: "Почти все мы видим смерть, если мы вообще ее видим, сквозь длинное оптимистическое окно жизни, но в моем стихе общепринятая условность будет перевернута, потому что его герой созерцает жизнь из могилы, через самое ужасное и, возможно, самое правдивое на свете окно: через нелепую упорядоченную элегантность похоронного венка".

Вошел слуга-филиппинец с кувшином коктейля. Пока он наполнял бокалы, гости замолкли, праздно глядя в парк и на высокие дома за ним. В парке, между цветущей сиренью и накрахмаленными кружевами гинкго, наверху зеленого столба возвышался птичий домик. Этот новый затейливый скворечник поднимался вверх ступенями, подобно модели древнего храма. В каждом ярусе было круглое отверстие такого размера, чтобы птичка, не больше королька, могла свободно юркнуть в него, найдя внутри убежище от своих врагов, вес и размер которых обрекал их на неминуемое поражение. Доктор Хильда Флюгельман повела мундштуком и вкрадчиво произнесла с иностранным акцентом:

- Нет, не окно привлекло меня, а этот маленький птичий домик.

Она улыбнулась и склонила голову, показав скошенные розовые десны над мелкими, как семечки, зубками.

- Меня поразила безопасность птички в этом домике, потому что дни напролет я вижу только ужас, ужас и ужас в несчастных пошатнувшихся умах моих пациентов. Я ведь только минуту назад подумала, что как бы ранимы и уязвимы ни были мы, хотя бы у птиц жизнь немного безопасней.

Тут они заговорили наперебой, сравнивая безопасность животных с безопасностью, известной людям, но, в конце концов, обратились к Уолтеру Нэйшену, как если бы закон любезности давал хозяину дома лестное право на окончательное мнение. Но он лишь вздохнул и сказал, что эти разговоры о похоронных венках и птичьих домиках напомнили ему о труженике прачечной, который был убит несколько лет назад. У него никак не уходит из памяти этот случай, в котором тайна переплелась с горечью, ужасом, неизвестностью и даже намеком на артистическую несуразность, присущую всем запоминающимся преступлениям. Он поколебался и выжидательно осмотрел гостей, но когда они подтвердили, что не знакомы с этим делом и попросили его рассказать, он продолжил:

- Случилось это в Нью-Йорке, а если быть точным, в Гарлеме, и убитого звали Эммануэль Фогель. Но позвольте мне начать с самого начала и рассказать о том, что полиции стало известно в ходе расследования. Эммануэль родился в польской деревушке, и она всегда мне казалась такой, какими их описывал их Чехов: избы и амбары в вечном море грязи.

Он достал сигарету из коробка на локте, закурил и продолжил рассказ. Отец Эммануэля, объяснил он, был бедным торговцем, бродившим по деревням с торбой за спиной, а мать - деревенской прачкой. Женщина она была слабая, и сынок, едва научившись ходить, стал помогать ей у лоханки. Он умерла, когда ему было семь лет. Потом он сам стирал, драил полы в доме и готовил еду для своего отца, как раньше всё это делала его мать. Он даже стал стирать, как умел, но через три года умер и его отец, и он остался один, как перст.

- О, я отлично знаю эти места - сказала доктор Флюгельман. - Бывала в той деревне или в других похожих много раз. На окраине стоял там заводик с ржавой жестяной крышей. Был крестьянский базар, а примерно в миле оттуда, за рощей стройных деревьев, помещичьи хоромы.

Она покачала головой и продолжила:

- Вот этот мальчик перед моими глазами, как живой: идет по улице с громадной корзиной выстиранного белья. Просто диву даешься, как он с ней управляется. Вот он оглядывается: волосы у него рыжеватые, шея длинная и торчит длинный нос. Мне кажется, он хрустит пальцами, когда нервничает, а когда ждет под дверью заработанные деньги, стискивает ладони и беспокойно переминается с ноги на ногу.